Читаем Из индийской корзины полностью

Однако есть период, когда реки становятся неблагоприятными — считается, что в сезон дождей у рек, как и у женщин, наступают «критические дни» и они становятся источником скверны. Тогда лучше к ним не приближаться, а то беды не избежать. Еще в древней Индии, когда с наступлением муссонов реки разливались, на четыре месяца налагался запрет на все передвижения — наступало время любви, и соединившиеся возлюбленные неустанно предавались плотским утехам. А те, кто оказывались разъединенными бурлящими потоками, испытывали неимоверные страдания и, сажая на бедра скорпионов — пусть ужалят! — физической болью отвлекались от томления в чреслах. Своих высот индийская лирика достигла именно в описании любовников, разделенных разбушевавшейся стихией. Интересно, подумал Дзоши, а этот русский гимн — Я ждала и верила сердцу вопреки, /Мы с тобой два берега у одной реки — о чем? То ли сезон дождей в разгаре, то ли объект страданий уже переправился (в философском смысле) на ту сторону жизненного потока, а героиня еще здесь — все, как в индийской религиозной поэзии: два содержательных пласта — мирской и духовный! Вообще, идея переправы просто не отпускает русских и прочно закреплена в их генетической памяти, пришел к выводу Дзоши: еще бы, с детства вбивают в головы про греку, который «ехал через реку», или, например: Перевоз Луня держала, держала, держала, /Перевозчика наняла. И Дунюшка, кстати, серьезно относилась к своей карме: батюшку с матушкой отказалась перевозить — перевозчика, говорит, угнала, т. е. не хотела с ними расставаться, но зато милого друга «на луг» — ясно, в небесную обитель — переправила.

В деревнях, расположенных по берегам, в отношении рек сохранилось множество фольклорных, отличных от классических, представлений. Там река предстает как бы в двух ипостасях — она, конечно, кормилица, символ плодородия: дарует влагу, а значит, пишу, т. е. саму жизнь. Ее вода животворяща, как околоплодные воды в материнском чреве. Но она же и опасна: исходящая от нее угроза олицетворяется семью безымянными богинями, которых изображают красной чертой на речных валунах. Там, где берег помечен их присутствием, надо быть особенно осторожным, вернее, осторожной, поскольку их зловредность распространяется в основном на женщин — «семерку» следует умилостивлять бесконечными подношениями — зерном, рисом, цветами, кокосовыми орехами и, конечно, украшениями и женской одеждой. А то глядишь — пошла молодка постирать и не вернулась или отскребла на берегу кухонную утварь и осталась бесплодной. У «семерки» простой народ много чего просит, дает обеты, а уж коли получит искомое — расплачивается не скупясь. (В России, видать, так же, вспомнилось Дзоши, кто что производит, тем и расплачивается, кузнец из Кукуева, например, пожертвовал реке топор.) Вымоленных детей, совсем младенцев, усаживают на плетенные из веток плоты и направляют к глубине, где детскую одежду опускают в воду — живое эхо бытовавших когда-то человеческих жертвоприношений. Мать должна взирать на все это бесстрастно, тогда дитя вернется к ней невредимым. А коли «семерка» кого-то излечила, то просившей об этом женщине шилом прокалывают кожу и мышцы по обеим сторонам торса, пропускают в образовавшиеся отверстия веревку, которую счастливая страдалица должна несколько раз обмотать вокруг себя. Совершается вся эта процедура на глазах у всей деревни и сопровождается откровенным признанием женщины в том, что она просила и что получила. А если засуха наступает, то уж чего только реке не предложат, даже в сари оденут — привяжут одно к другому и перекинут с берега на берег.

Дзоши задумался о кросскультурных параллелях. Много, конечно, общего, — вон Катюша выходит и поет про степного сизого орла, ясно же, что про Гаруду, гигантскую птицу, на которой передвигается бог Вишну, — к нему часто обращаются именно на берегу реки. Но у тех же русских, да и в Европе, половина рек — Днепр, например, или Урал с Иртышем — ассоциируется с мужским полом и относятся к ним не ласково, как к рекам-богиням, а с опаской, как к зловредной «семерке», постоянно ожидая подвоха. Их явно задабривают, вон, например, сколько всего в Дунай накидали и просят: Дунай, Дунай, а ну узнай, где чей подарок…

Перейти на страницу:

Все книги серии Рассказы о странах Востока

Похожие книги

Африканский Кожаный чулок
Африканский Кожаный чулок

Очередной выпуск серии «Библиотека приключений продолжается…» знакомит читателя с малоизвестным романом популярного в конце XIX — начале XX веков мастера авантюрного романа К. Фалькенгорста.В книгу вошел приключенческий роман «Африканский Кожаный чулок» в трех частях: «Нежное сердце», «Танганайский лев» и «Корсар пустыни».«Вместе с нашим героем мы пройдем по первобытным лесам и саваннам Африки, посетим ее гигантские реки и безграничные озера, причем будем останавливаться на тех местностях, которые являются главными центрами событий в истории открытия последнего времени», — писал Карл Фалькенгорст. Роман поражает своими потрясающе подробными и яркими описаниями природы и жизни на Черном континенте. Что удивительно, автор никогда не был ни в одной из колоний и не видел воочию туземной жизни. Скрупулезное изучение музейных экспонатов, архивных документов и фондов библиотек обогатили его знания и позволили нам погрузиться в живой мир африканских приключений.Динамичный, захватывающий сюжет, масса приключений, отважные, благородные герои делают книгу необычайно увлекательной и интересной для самого взыскательного читателя.

Карл Фалькенгорст

Приключения / Исторические приключения / Путешествия и география