Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

Когда Овчаров провожал с транспортом Кшиштофского, тот дал почитать ему полученное из дому письмо. В нём пан Владислав горячо благодарил Павла, а также отписал несколько строк о положении дел в его имении. Из слов Кшиштофского-старшего выходило, что оранжерея в усадьбе Овчарова — его гордость и любимая игрушка, разорена за время пребывания в доме неприятелей. Несмотря на протесты Тихона, французы безбожно срубали саблями редкие растения и преподносили их в дар своим любовницам как обыкновенные цветы. Впрочем, это были сущие пустяки по сравнению с ущербом, нанесённым московским жителям и владельцам имений, оказавшимся на пути Великой армии.

Акулину они нашли на месте. На сей раз девочка была послушной, правда, обилие летучих мышей, облюбовавших чердак и кричавших дурными пронзительными голосами, поначалу беспокоило её, но потом она пообвыкла. Забрав шкуры и шубу, они пробрались по чердаку к торцовому фасаду Арсенала, где и заночевали. На рассвете десятого октября заморосил дождь, переходивший временами в ливень, но работы по минированию Кремля не утихали.

— Пахом, побудь-ка с Акулиной, а я пойду погляжу, что вокруг творится. А то, не ровён час… — «лишимся живота своего», — хотел добавить он, но поостерёгся пугать ребёнка.

— Как скажете, барин, токмо как вы караулы ихние пройдёте? — усомнился гравёр.

— Пожалуй… — растерянно протянул он. — Полно на форму ихнюю уповать — может и под монастырь подвести, да и, пароля не зная, опасно через пикеты лезть. Вчерась Господь смилостивился, пароль подслушать удалось, но сегодня… Стало быть, вместе пойдём к Арсенальным воротам, поможешь, ежели что, наружу вылезти, ну а через часок возвертайся меня встречать.

С помощью Пахома, оттянувшего на себя одну из воротин, Овчаров просунул голову и… сделай он ещё хоть один шаг — неминуемо свалился бы в траншею, вырытую неприятельскими сапёрами.

— Глянь-ка, Пахом, что французы затеяли! — убирая назад голову, возбуждённо воскликнул он.

— Вот те крест, ваше высокоблагородие, неприятель сурьёзно взрывать Арсенал задумал! — внимательно изучая подкоп, предположил мастер.

— Пущай пробует! — усмехнулся Павел, забирая лопату и осторожно спускаясь в яму.

Обнаружив ведущие к заряду проводники, он перерубил их остриём лопаты и собрался уж вылезать, как услышал прямо над собой приближавшуюся французскую речь и всем телом вжался в рыхлую влажную землю, вдыхая её глинистый аромат.

— Проклятый дождь, Жак! Как он некстати! — досадовал товарищу на погоду один из проходивших сапёров.

— Oui[66], Мишель! Вода намочит порох, и наш труд полетит в тартарары в этой чёртовой Татарии, — непроизвольно скаламбурил Жак. — Скоро мы все там окажемся! Будь проклята эта варварская Московия!

— Не грусти, mon cher![67] Сегодня покончим с Кремлём и, Mon Dieu,[68] уберёмся отсюда! Ветер донёс последнюю реплику француза, и шаги исчезли. Овчаров высунулся из ямы и увидал удалявшиеся спины сапёров. Неприятели направлялись к Угловой башне…

— Вот что, Пахом, — переводя дух и отряхиваясь от налипших на мундир комков мокрой земли, решительно объявил Павел, — перебираемся немедля в подвал. Во всяк час рвануть может! — рассказав о подслушанной беседе, торопил он ожидавшего у ворот гравёра.

Взрывы раздались ночью, часу в двенадцатом. Под ногами задрожала земля, и один за другим несколько мощных ударов сотрясли Кремль. Казалось, что своды подземелья обрушатся и погребут несчастных в его ненасытном чреве.

— Тятко, тятко, погибель наша пришла! — испуганно запричитала Акулина и, дрожа как осиновый лист, всем тельцем прильнула к Павлу.

— Не бойся, Акулинушка! Господь спасёт нас! — гладил он голову девочки и в охватившем его волнении напряжённо вслушивался в темноту, тогда как Пахом, упав на колени, не переставал осенять себя крестным знамением и молиться. Наконец всё стихло. Наступившая тишина возвестила о конце Бонапартова владычества над Москвою. Мольбы были услышаны, своды подземелья выдержали, как и сам Арсенал, начиная от Надвратной башни, спасённой от уничтожения Павлом.

Наступило утро, первое утро без французов, серое, тихое и дождливое… В ночь на одиннадцатое октября последние солдаты Молодой гвардии ушли из столицы. Остались лишь тяжелораненые да потерявшие человеческий облик мародёры, опасавшиеся русских куда менее соотичей…

Глава 12. Освобождённая столица