Из хроники времен 1812 года. Любовь и тайны ротмистра Овчарова

— Всецело присоединяюсь к мнению господина флигель-адъютанта. Зайдите в полковую канцелярию и выправите себе нужные бумаги, а я напишу писарям записку, — дружески смотря на Овчарова, заверил его Бенкендорф.

— Ну а теперь рассказывайте как на духу, что там у вас? — буравя огненным взглядом, строго потребовал Чернышёв, когда, распрощавшись с Бенкендорфом, они покидали гостеприимный дом на Лубянке. — У подъезда меня ожидает коляска, которая отвезёт нас ко мне.

Полковник не забыл того унижения, которому подверг его главнокомандующий в Красном на Пахре, когда под надуманным предлогом отослал из кабинета ради доверительной беседы с Овчаровым. Хотя ротмистр и передал ему разговор с Кутузовым, как показалось Чернышёву, в точности и без купюр, происшедший в Главной квартире эпизод был ему, человеку до мозга костей придворному, ранителен и досаден.

— Меня тоже ждёт Пахом в повозке, — замялся Павел, вспомнив, что телегу с лошадью следует вернуть великодушному Бенкендорфу.

— А, Пахом! Гравёрных дел мастер! Не беда, возьмём и его с собою, — с безапелляционной молниеносностью распорядился полковник, плюхаясь в бричку, на козлах которой с неподражаемым достоинством восседал его всегдашний денщик Прохор.

— Превосходно, Овчаров, в очередной раз убеждаюсь: я в вас не ошибся, — от души похвалил его Чернышёв, выслушав красочное повествование Павла.

К тому времени они приятно отужинали и, раскурив трубки, расслабленно полулежали в креслах. Тонкая, изысканная еда и отличное шампанское, припрятанное преданной дворней, как и сбережённое слугами ценное имущество Чернышёвых, чей дом волею обстоятельств пострадал менее других, изрядно способствовали благодушному настроению Александра Ивановича.

— Итак, вы всерьёз намерены жениться, а опекун невесты решительно не разделяет ваших планов?

— Увы, — понуро опустил голову Овчаров.

— В письме государю я упомяну о ваших матримониальных намерениях и противодействии месьё Мятлева. Однако согласитесь, писать императору лишь об одном этом…

— Разумеется, господин полковник, — поспешно оборвал его Павел. — Вот банкноты, по коим можно будет распознать подделки. — С этими словами он расстегнул мундир и извлёк три купюры, достоинством в десять, двадцать пять и сто рублей. — Взгляните! По этим точкам и росчерку на подписи, который чуть длиннее, чем на подлинных ассигнациях, вы узнаете фальшивку.

— Позвольте, позвольте! — Чернышёв вытащил бумажник и вынул из него аналогичные купюры. Действительно, на подлинных ассигнациях отсутствовали указанные точки, и росчерк на подписи контролёра Ассигнационного банка был немного короче, не говоря уже о том, что сама подпись, как и на всех остальных французских банкнотах, была выгравирована. — Отличная работа, Овчаров. А красненькие, насколько я понимаю, печатали по собственному почину?

— Истинно так.

— Превосходно. В таком разе я отправляю ваши изделия в Петербург курьерской почтой вкупе с моим сопроводительным письмом.

— Премного благодарен, господин полковник!

— Да что вы заладили: благодарен да благодарен! Главное, что дело наиважнейшее сладили. Стало быть, в Петербург взаправду желаете отправиться?

— Собираюсь, и вместе с невестой.

— А она, небось, прехорошенькая? — сатанинским блеском загорелись глаза его.

— Мила и умна, — сдержанно отвечал Павел. Покровительственная развязность, проявлявшаяся в манерах полковника, вперемешку с неприкрытым амикошонством порядком коробили его.

— От души поздравляю вас, ротмистр! Было бы недурно заручиться рекомендательным письмом от коменданта Москвы… скажем, к Аракчееву. Полагаю, его превосходительство вам поспособствует, — подумал о Бенкендорфе Чернышёв. — Вам надобно вдругорядь повидаться с ним. Прибывший давеча гражданский губернатор Обресков ведь не знаком вам?

— Не довелось, — покачал головою Павел. — Но ведь его превосходительство, как мы от него слышали, уже сложил с себя полномочия коменданта? — усомнился Павел.

— Вздор, с утра он ещё был комендантом! А посему письмо за его подписью будет выглядеть как должно. А что станок, его забрали французы? — сам не ведая, задал самый неудобный вопрос Чернышёв.

— Он… был при мне, — выдержав паузу, нехотя признался Павел.

— При вас?! — вскинулся Чернышёв.

— Был при мне.

— Хм, однако ж… — досадливо поморщился полковник.

— Не извольте беспокоиться, господин флигель-адъютант. Вдругорядь оказаться там, откуда вы помогли мне с Божьей помощью выбраться, не входит в мои намерения. Станок разобран и погребён в засыпанном взрывом подвале полусгоревшего Арсенала. Там, собственно, мы и печатали фальшивки. Впрочем, ежели вы желаете самолично удостовериться, я готов провести вас, — без зазрения совести блефовал Павел.

— Отнюдь, отчего же… Я вам верю. Пущай отныне там и обретается, но всё же примите мой дружеский совет: остерегитесь совать нос в тот подвал.

— Весьма вам признателен, господин полковник. Не премину им воспользоваться! — сухо ответил Овчаров, поднимаясь с кресел.

— Что ж, не смею вас более задерживать, моя коляска в вашем распоряжении. До встречи в Петербурге или… — неопределённо махнул рукою Чернышёв.