Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.)

Еврейское население отнеслось к погрому с каким-то тупым отчаянием. Нервы были истощены до крайности, а после кровавых кошмаров последних лет можно было ожидать от погромщиков величайших жестокостей. По ночам из домов, в которые пытались войти погромщики, доносился душу раздирающий вой; сотни голосов взывали о помощи. Иногда это делалось от страха, а иногда из расчета: погромщиков обычно бывало человек 5—6, и вид целого дома, бодрствующего и зовущего на помощь, в большинстве случаев смущал их и заставлял пройти мимо. Глубоко трагичен этот ночной крик был в обоих случаях — и как результат отчаяния и как единственный возможный прием самозащиты.

Но В.В.Шульгин счел возможным увековечить эти ночные крики как назидание. В своей знаменитой статье — «Пытка страхом», — появившейся в «Киевлянине» дня через два после погрома, он советовал евреям, слушающим этот крик, поразмыслить о том, сколько вреда еврейская молодежь наделала России. Эта пытка, которой подвергаются старики и дети, «пытка страхом», есть, с одной стороны, возмездие евреям за их грехи, а с другой, напоминание и предупреждение. А заканчивалась эта позорная статья, — говорю позорная с полным сознанием смысла и значения слова, — заканчивалась статья следующим каннибальским умозаключением: погромы с политической точки зрения вредны, и с ними нужно бороться, так как они вызывают слишком много жалости к евреям.

Так защищал дело возрождения России в октябре 1919 г. В.В.Шульгин.

* * *

Эпизод 1 октября и последовавшие за ним погромные дни наложили мрачный отпечаток на киевскую жизнь. Добровольцы оставались у нас еще два месяца, но все это время город жил страхами и слухами о приходе большевиков. К тому же распоясанный антисемитизм армии и некоторых ее идеологов не мог не уничтожить того радостного чувства единения и душевного подъема, с которым все население Киева встретило в августе Добровольческую армию.

Получались известия о новых и новых погромах. Особенно кровавую страницу добровольцы вписали в свою историю в Фастове. Там уже был не погром, а резня, истребление всего еврейского населения… Так как погромы нужно было чем-нибудь оправдать, то юдофобская пропаганда правых кругов все усиливалась. Стали распространять легенды о жестокостях, чинимых евреями над солдатами деникинской армии. Легенды эти были настолько нелепы и неправдоподобны, что не воспроизводились даже в самой крайней правой печати. Тем не менее их повторяли люди, которые как будто причисляются к интеллигенции… По-видимому, в иных случаях, когда нет ритуального убийства, нужно его создать.

Еврейство насильно выключалось из состава групп, поддерживающих Добровольческую армию. Некоторые еврейские круги принимали крайние меры к тому, чтобы предотвратить это пагубное для обеих сторон отчуждение. Через несколько дней после киевского погрома человек двадцать киевских еврейских деятелей, не смущаясь презрительным шипением и еврейских, и русских националистов, образовали «Еврейский комитет содействия возрождению России». Комитет выступил в печати с декларацией, призывавшей еврейство к всемерной поддержке Добровольческой армии.

Но события были сильнее самых благих намерений и начинаний. И их голос звучал громче самого горячего призыва. Между еврейством и армией образовалась пропасть. Еврей, переживший погром, не мог не стремиться всеми силами души уехать в такие места, где ему не грозило бы его повторение. Еврейский купец, неуверенный в своей безопасности и в безопасности семьи, не мог ездить за товаром; этим он саботировал хозяйственное возрождение. Еврей — бывший юнкер, произведенный в офицеры, не мог продолжать любить армию, которая изгнала его из своей среды.

Становилось тяжело жить. Впервые в эти дни во мне появилось желание уехать, хотя бы и надолго, за границу. Всякая общественная работа делалась все труднее и мучительнее… Ухудшались с приближением зимы и внешние условия жизни.

Между тем военное положение Добровольческой армии начало заметно изменяться к худшему. Большевистский налет на Киев был как бы сигналом, положившим начало обратной волне добровольческого наступления. Возможность такого налета обнаруживала чрезвычайную необеспеченность тыла добровольцев на Украине. В значительной мере эта необеспеченность была вызвана ошибками политического характера.

Деникин объявил Петлюру изменником и не умел столковаться с Польшей. Естественно, что и Петлюра, и поляки старались, чем могли, вредить Добровольческой армии. Петлюра открыл свой фронт большевикам и дал им возможность с юга подойти к Киеву. Поляки не желали «протянуть руку», чтобы сомкнуть в районе Гомеля свой фронт с фронтом Деникина и тем завершить окружение оставшихся на Украине большевистских частей.