Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.)

— Да, но зато он уйдет наверно… Должен вам сказать, что положение ухудшилось. Большевики могут через час быть на вокзале. Вы представляете себе, что будет с теми, кого они здесь застанут… Устраивайтесь в головном поезде или возвращайтесь в город!

Серьезность нашего положения ясно предстала перед моим сознанием. Необходимо действовать, притом сейчас, не медля ни минуты. Прошу жену, на всякий случай, сложить наши вещи и направляюсь к головному поезду.

«Знакомые?» Как будто есть несколько знакомых. Но что из того? Они сами с трудом выпросили себе место. Что они могут сделать для нас?

Вот товарищ председателя суда Дуганов.

— Митрофан Иванович, в каком вагоне вы едете? Нельзя ли примоститься у вас?

— Я еду с Персидским Консулом Виттенбергом. Если хотите, я познакомлю вас.

Представляет меня этому киевскому персиянину. На барашковой шапке у него значок «льва и солнца», вид вполне дипломатический.

— Нельзя ли… и т.д.

— В моем вагоне мест нет!

Еще несколько попыток с таким же успехом, и я в отчаянии возвращаюсь к нашему вагону. Бросаюсь к железнодорожнику.

— Вывезете вы нас или нет?!

— Да как же, ведь вы видели пометку «3/ХII». Вагон назначен к отправке. Вот, только паровоза ждем.

— А если не будет паровоза?

— Должен быть. Управление должно вывезти все составы…

Слово «должно» разрешило все мои колебания. Мало ли что должно было случиться и не случилось? Добровольцы должны были взять Москву, а не уходить из Киева! Категорию долженствования лучше вовсе устранить из наших рассуждений в таких случаях…

— Немедленно возвращаемся в город.

Перед вокзальным подъездом нахожу какого-то захудалого носильщика с санками.

Вокзал все наполняется народом. Целые воинские части проходят пешком по рельсам по направлению к Посту-Волынскому. Однако слышны разговоры, что Пост-Волынский уже занят большевиками, и что мы отрезаны.

Мы спешим вверх по Безаковской, доходим до угла Бибиковского бульвара. Снизу слышны ружейные выстрелы. Поперек улицы стоит солдатская цепь. Нам кричат:

— Поворачивай обратно, здесь прохода нет.

Куда же деться?

Вспоминаю про друзей, живущих на Владимирской улице. Туда можно пробраться переулками…

— Попробуем пройти через Назарьевскую.

— Не возьмем мы горы-то. Сил у меня нет.

Впрягаюсь сам в санки, носильщик подталкивает сзади. По пути встречаем массу каких-то людей. Все спешат куда-то, все стремятся переменить место, думая этим спастись от грядущих неприятностей. Какой-то перепуганный человеческий муравейник. Встречаются и воинские части, отступающие к вокзалу. Мимо нас пробегает сестра милосердия, растерянно спрашивая, застанет ли она еще головной поезд…

Выстрелы раздаются все чаще и чаще. Слышны и разрывы снарядов. Мы узнали впоследствии, что недалеко от того места, где мы находились, был в этот момент убит снарядом вызванный к больной профессор Брюно…

Лишь, бы добраться до Владимирской…

Дошли, завернули направо. Мы у цели.

В полном изнеможении бросаюсь на первую кушетку. Физическая усталость, пережитое нервное напряжение, сознание неудачи, ожидание долгих мучительных дней — все это окутывает душу каким-то беспросветным мраком…

«Красная армия, — гласил опубликованный 3 декабря 1919 года приказ, — после героической борьбы, в третий и последний раз заняла Киев».

VI. Большевики и поляки (декабрь 1919 — июнь 1920)

Будни большевизма. — Политическое затишье. — Материальные заботы. — В уединении. — Условия жизни. Сыпняк. — Неожиданная эвакуация. — Вступление польских войск. — Экономический тупик. Валюта. — Окно в Европу. — Польское отступление. — Последняя «перемена».

В 1918 году мы увидели буйную молодость большевизма, в 1919-ом он предстал перед нами во всем своем жестоком размахе. В 1920 году начались большевистские будни — картина серая и мутная, настроения томительные и скучные.

С первых же дней прихода большевиков в конце 1919 года было видно, что они полиняли и выдохлись. Исчезло увлечение юности и энергия зрелого возраста; наступила усталость. Исчезла детская вера в себя и в свои силы; началось доделывание дела, за которое взялись, и которое нельзя было уже бросить, без всякой надежды на конечный успех.

Период третьего пребывания у нас большевиков — между добровольцами и поляками — был временем политического затишья. Киев перестал быть украинской столицей, и высокая политика делалась, под суфлера из Москвы, в Харькове. Красная армия одерживала легкие победы над остатками добровольцев. Пала Одесса, пал Ростов, пал Новочеркасск; большевистская лавина остановилась только на пороге Крыма.