Из любви к тебе

Десятки писем, сотни дел, горящие сроки, вечное чувство вины и ощущение халтуры.

И вдруг – приглашение на вечер в «Геликон-оперу». Без подробностей. Просто: пойдешь? Разве можно в такой гонке пойти в театр? Разве можно получить удовольствие? Разве можно спокойно сидеть два часа с выключенным мобильником? А пациенты? А письма? Разве получится на два часа просто остановиться?

И мы с папой и Ильёй идем на Вечер памяти жертв Холокоста. Годовщина освобождения узников Освенцима. Вечер памяти шести миллионов евреев, среди которых были и Федермессеры, и Городецкие… Папа узнаёт в зале многих, мне приятно, что мы его привели. Папе восемьдесят пять лет, он получил год назад от Красного Креста компенсацию как еврей, пострадавший в Холокост. А ведь он всего-то был в эвакуации в Ташкенте. Ни мой папа, ни его родители в те шесть миллионов не попали, а вот у Ильи прадедушка остался лежать в массовых захоронениях под Чернобылем, в тамошнем Бабьем Яру…

И мы остановились на два часа, чтобы вспомнить… Чтобы помолчать минуту вместе со всеми. Я слушала Реквием, читала на экране имена жертв и праведников и вместе с другими людьми в зале плакала. Выступали министры, депутаты, послы, представители духовенства; выжившие, которых становится все меньше; освободители, которые тоже уходят, – и все они говорили об одном: главное, помнить, чтобы не повторить.

* * *

Переживательно-материнское. Сейчас проводили старшего ребенка на раскопки под Новгород на две недели. У Лёвы опять, как всегда, было вещей больше, чем у кого-то еще. Чемодан. Рюкзак. Пакет со всякой едой: в списке было написано «вечерний сухожор». И отдельно спальник: в списке было написано «если у кого есть спальник, возьмите».

Ну, кто меня знает, тот поймет. Я всегда собираю все по списку, ничего не забываю и даю с запасом на всех еду в поезд, таблетки на целый госпиталь и там всякие запасные мелочи: фонарик, акваланг, оружие, документы…

Не понимаю, как все остальные родители впихивают всё в один рюкзак? Почему мои дети вечно как навьюченные верблюды?

Конечно, потом выясняется, что акваланг как раз пригодился, что именно у Лёвы было в чемодане все для ремонта атомной лодки, для спасения морских котиков и как раз то, что кто-то забыл, у Лёвика в двойном размере: от трусов до ремня для джинсов и ветровки.

Илья сказал, что в плацкартный вагон ничего не влезает, и опять над Лёвой весь класс ржет.

Ну чего делать-то?! Ребенок едет на две недели в чужой город… А если случится что? Может, это у меня генетический страх от многочисленных скитаний и переселений? Когда я пакуюсь, всегда думаю, что там, вдали от дома, можно заболеть, или что землетрясение произойдет и будет невозможно домой быстро вернуться, или вдруг понадобится снабдить друзей по палатке лишней байковой пижамкой…

А главное, вот когда уже на месте, то все радуются, что у Нюты всё с собой – от зубочистки до мачете, но около поезда все ржут…

* * *

Вчера на ночь глядя, в метель и гололед, поехали забирать старшего сына из школьного лагеря. Он заболел и, чтобы других не заражать, решил уехать. Ехали мы всей семьей, так как новость о том, что Лёвка заболел, застала нас в кино. В результате я провела несколько часов в машине с мужем и детьми: по дороге туда Миша тихо спал сзади, а мы с Ильёй обсудили кучу всего по работе. Уже в лагере нам навстречу спустилась целая стайка Лёвкиных одноклассников. Здоровые, красивые, счастливые, хохочущие, растущие, мальчишки, девчонки, с пирсингом, кудрями, хвостиками, в джинсах, кепках, в капюшонах и без, парами, тройками, по одному, с телефонами, с книжками, с текстами стихов на завтра, с фантиками в карманах, с одной шоколадкой на всех… И я вдруг поняла, что очень давно не видела сразу столько здоровых детей. Я скучаю по ним.

Мы забрали Лёвку и, несмотря на его температуру и жуткую дорогу, весь обратный путь все вместе пели чудные песни из кинофильмов Рязанова. Я ехала и хотела, чтобы дорога эта была бесконечной…

Жизнь продолжается, и она разная. Когда работаешь в хосписе, раньше казавшиеся простыми радости видятся иначе.

А сегодня уже снова весь день на работе. Разбираем историю одного крошечного мальчика, вчера ставшего ангелом, и еще одной женщины, которая даже обезболиваться не хочет, потому что хочет скорее уйти вслед за своим недавно трагически погибшим сыном…

* * *

У меня уникальная няня.

И у нее все уникально: характер, работоспособность, запасы любви, хинкали у нее уникальные.

Она даже болеет уникально, как никто, что мне особенно удивительно, ведь я привыкла к медицинским книгам, к описанию симптомов, к пациентам, врачам, жалобам, но Зиночке поставить диагноз никто не сумеет. Болеет она редко, тихо, никогда не жалуется. Если я что-то замечаю и спрашиваю, ответы дает загадочные.

– Зин, что-то вы грустная, вы себя плохо чувствуете?

– Не-е-ет, Нютачка, я проста не спала ночь, всё у меня в горле чесало и кололо, а теперь в ногу отдает.

– Зин, ну от горла вон на столе пастилки лежат, пососите.