Из любви к тебе

Нет времени на то, чтобы просто вместе смотреть кино, вместе болтать, вместе макать черный хлеб в масло от селедки, сидя в прокуренной кухне. Нет времени на поговорить, на обсудить, на вместе почитать перед сном и поделиться прочитанным. Нет времени жить…

В этом «сапсановском» московском темпе я просто уже не знаю, как притормозить и остановиться. Новый год неотвратимо настает снова и снова, в пять минут влезает все больше важного и глобального, а поймать счастливое мгновение в этой логистике переездов со встречи на встречу, в потоке дел, новостей, дедлайнов и совещаний становится просто невозможно.

Как мне заметить, что мои дети растут? Не выросли, а растут? Когда мне успеть прочитать купленные и подаренные книги? Как и куда мне двигаться дальше, если я не успеваю думать? Как принять, что Новый год, еще недавно вмещавший моих маму и папу, и сестру Машку с племянницей Лизой, и нас с Ильёй и детьми, быстро становится из нашего семейного праздника – праздником на четверых, без моих родителей, а дальше совсем уж махоньким – без наших детей: Лёвик уже взрослый, и всего через полчаса после начала нового года он убежал к друзьям… Да, еще всего несколько декабрей-январей, и у детей будет свой собственный семейный Новый год и Рождество, без нас…

Я хочу притормозить и цепляюсь за свой Новый год. Цепляюсь за живую елку, которая должна быть до потолка, и нарядить ее надо с мамой 29 декабря, а разобрать 21 января. И на елке обязательно должны быть вот эти фонарики, и наплевать, что детям нравятся эти дурацкие мигалки, я хочу эти, вот эти, с острыми колючими лампочками, именно эти останавливают время. И я цепляюсь за бархатную красную скатерть. Старую, привезенную еще дедом Васей из поверженной Германии темно-красную скатерть с золотистыми розами. Это моя новогодняя скатерть.

Она всегда, всю мою жизнь лежала на этом столе с 29 декабря по 21 января – это день рождения бабушки Муси, когда в дом снова, впервые в новом году, приходили гости, но тут главной была уже не елка, а бабушка. Потом скатерть надо было свернуть и убрать до следующего года, а елку надо было разобрать и вынести во двор, где стояли уже такие же, как она, облезлые, страшненькие, без иголок сироты, в остатках развевающегося на холодном ветру серебристого дождя. И я цепляюсь за эти бокалы, высокие, тяжелые, хрустальные, неудобные и неустойчивые бокалы для шампанского, те, про которые бабушка говорила: «Вера, детям в эти не наливай, разобьют…» Я цепляюсь за оливье и мандарины, за заворачивание подарков. И каждый год в Новый год эта скатерть, и елка, и бокалы возвращают мне меня, бабушку, маму и папу, возвращают мне другой ход времени. Каждый раз надеюсь удержать в эти три недели с 29 декабря по 21 января побольше тепла из прошлых лет, когда я была маленькой и беззащитной, а за столом, накрытым красной бархатной скатертью с золотыми розами, собирались те, кто составлял мою жизнь и был моей крепостью, а не те, для кого крепостью стала я. Я цепляюсь, но время не замедляется…

Я сижу с планшетом за столом, на котором лежит эта красная скатерть. Этот стол был куплен по случаю мамой в какой-то знаменитой московской мебельной комиссионке – потрясающий стол, раздвижной, сороконожка, уникальный механизм, – кто только за ним не сидел… Этот стол за годы сменил уже много квартир, переезжая вслед за родителями из Теплого Стана в Царицыно, потом на «Кантемировскую», потом уже на «Спортивную», только с папой, без мамы, а потом ко мне уже после папы… На этом столе в разное время торжественно и тихо лежали и прощались с нами бабушка, папа, мама, за этим столом мы их всех не раз поминали. И сегодня снова на нем красная бархатная немецкая скатерть с золотыми розами, и бокалы, всего три, остальные побились без бабушки… и рядом живая елка.

И снова, пусть совсем ненадолго, они останавливают мое время. На какие-то недолгие мгновения, на те самые фантики. Стол, скатерть, бокалы, елка и оливье приносят уверенность в том, что завтра, и послезавтра, и послепослезавтра все можно будет поправить, что вообще ничего непоправимого в жизни нет… и пусть я верю в это лишь несколько мгновений, пока бьют куранты, может, все же я смогу вместе со скатертью передать эту уверенность и силу своим детям…

И все же я не люблю новогодние праздники, я не люблю тяжелое свободное время этих долгих промозглых сытых выходных, как вообще не люблю праздность. Я хочу на работу, потому что там от моих усилий зависит несколько больше, чем за столом, где время прячется под красной скатертью и за его ходом никак не уследить… Хочу на работу, потому что там, в хосписе, время растягивается, как будто все люди там, и я тоже, накрыты этой скатертью.