Из недавнего прошлого

— Минутъ черезъ десять меня ввели въ пріемную комнату. Комната эта была уставлена опрокинутыми ящиками вмсто стульевъ, и столами, сколоченными изъ простыхъ досокъ, за которыми нсколько писарей усердно скрипли перьями. Тутъ кипла большая дятельность, поминутно врывались адъютанты, посыльные, ординарцы, кто со словеснымъ приказаніемъ, кто съ депешами или съ пакетомъ. Всхъ принималъ и отпускалъ щеголевато одтый и расторопный штабъ-офицеръ, съ выхоленными до фатовства красивыми усами.

Съ прізжимъ никто не заговаривалъ, никто не обращалъ на него вниманія. Въ этой толп тсно сплоченной общими интересами и короткимъ знакомствомъ, между этими людьми понимающими другъ друга на полуслов, разговаривающими больше и знаками и непонятными намеками, ему сдлалось еще тоскливе, чмъ на двор. Здсь отчужденіе казалось еще ощутительне. Съ тяжелымъ сознаніемъ, что онъ совсмъ чужой и лишній, тоскливо ждалъ онъ, скромно прижавшись къ стн до тхъ поръ, пока усатый офицеръ не провозгласилъ громкимъ, начальническимъ голосомъ.

— Господа, представляющіеся офицеры, потрудитесь становиться! Сейчасъ выйдетъ начальникъ штаба.

Пишущіе и суетившіеся вышли и въ комнат осталось человкъ десять не больше. Вс встали въ одну шеренгу.

— Я мелькомъ и не безъ любопытства взглянулъ на господ представляющихся, продолжалъ мой сосдъ: — у однихъ былъ робкій и приниженный видъ, у другихъ нсколько нахальный и размашистый, благодаря винному подспорью. Ни единой личности, съ которой захотлось бы сойтись или заговорить…. Минуты ожиданія тянулись томительно долго. Наконецъ, явился начальникъ штаба. Важной, нсколько театральной поступью и высоко приподнимая голову, какъ вообще все люди маленькаго роста, желающіе импонировать, началъ онъ подходить къ каждому изъ насъ. Лицо у него было истомленное, глаза сонные и распухшіе, одежда неряшлива и перемятая. Растрепанные волосы торчали смшными и безпорядочными вихрами. Вяло и съ оттнкомъ презрнія обратился онъ ко мн къ первому:

— Что вамъ угодно?

Отвчаю, что такой-то, желаю вступить въ сербскую армію и прошу чести быть представленнымъ главнокомандующему.

— Вы изъ фронта?

— Пять лтъ въ отставк, но на служб командовалъ полкомъ.

Съ каждымъ моимъ словомъ выраженіе его лица длалось угрюме и холодне.

— По вашему чину вамъ будетъ трудно дать соотвтствующее мсто, впрочемъ, это зависитъ отъ главнокомандующаго, произнесъ онъ сухо и отрывисто.

Я хотлъ было объяснить, что вопросъ, чмъ мн быть, не иметъ для меня значенія; но стоило ли распространяться съ человкомъ, которому прежде всего нужно выспаться; затмъ умыться, а ужъ потомъ отнестись боле или мене сочувственно къ пылкимъ порывамъ субъекта, примчавшагося сюда служить святому длу.

Съ остальными добровольцами разговоръ былъ еще короче. Имъ всмъ было объявлено, что генералъ приметъ представляющихся на двор, передъ своимъ отъздомъ на позицію.

Опять ждать! Длиннымъ показался этотъ часъ моему сосду и восторженное настроеніе духа неудержимо таяло подъ раскаленными лучами солнца. Вскор дворъ главной квартиры запестрлъ самой разнообразной толпой… Тутъ были офицеры, пріхавшіе съ позиціи, доктора, конвой съ лошадьми для предстоящей поздки главнокомандующаго и до восьмидесяти добровольцевъ, только что прибывшихъ изъ Белграда пшкомъ. Это были простые люди въ самыхъ разнородныхъ одеждахъ. Большая часть изъ нихъ состояла изъ солдатъ, меньшая — изъ крестьянъ, купцовъ, чиновниковъ. Между ними было также нсколько человкъ изъ духовнаго званія.

Принявъ нкоторое подобіе фронта, усталые и запыленные съ похода, люди эти смотрли съ безмолвною и сосредоточенною серьезностью на группы стоящихъ и прохаживающихся передъ ними развязныхъ офицеровъ сербской арміи. Эти волонтеры, изъ простыхъ людей, производили отрадное впечатлніе. Пьяныхъ между ними не было ни одного и вс они казались проникнутыми до глубины души тою высокой идеей, которая привела ихъ сюда.

— Глядя на нихъ длалось стыдно за малодушное нетерпніе, съ которымъ я переносилъ испытанія, выпавшія на мою долю въ это достопамятное утро, сознавался мой сосдъ. — Обидное равнодушіе, съ которымъ меня встртили мои будущіе сослуживцы, напыщенная надменность начальства, даже такія неудобства, какъ голодъ и усталость, такъ жестоко мучившіе меня нсколько минутъ тому назадъ, вс эти непріятности начали мало по малу ослабвать и стушевываться, такъ что, когда, наконецъ, настала жданная минута и раздалась команда караула: «пушки на рамена!», вслдъ за которой главнокомандующій показался изъ-за угла, чувство невольнаго благоговнія охватило все мое существо. По привычк къ военной дисциплин я превратился въ неподвижный столбъ; но внутренній голосъ не переставалъ взывать: привтъ теб, желанный вождь! Да какой-же ты простой! Какъ симпатично улыбается твое загорлое лицо! Однако, ты славный солдатикъ, какъ крпко сложенъ!.. Не даромъ родной народъ тебя знаетъ и въ тебя вритъ!