Из Новгородской губернии

— «Да нынче, родненькая, суббота», проговорилъ сперва незамченный мною мужичокъ юродивый. Онъ былъ небольшаго роста, волосы черные съ сильною просдью; видно было, что онъ рдко причосывался, но волосы его сами собой сложились въ чудныя кольца. Лицомъ онъ былъ худощавъ, глаза голубые, и какъ будто испуганные; но это ни чуть не мшало ему быть прекраснымъ; такого добросердечія, простоты, искренности — не часто случается видть. Посл какъ я ни старался заговаривать съ нимъ, онъ, улыбаясь, только говорилъ: — «да, да, да, да.»

— А вы откуда, опросилъ Москвичъ повара? — «Мы изъ Демьянска.» — Чтожь, монашествуете? — «Да, послугъ справляемъ.» — А давно монашествуете? — «Двухъ годъ нту: въ Ма два будетъ.» — «Вретъ! изъ мужиковъ», проговорилъ отставной солдатъ вполголоса: «по найму!» Въ комнат было тихо, а потому нельзя было не слыхать этихъ словъ; однако поваръ не слыхалъ, или не хотлъ слышать, и ничего не отвчалъ Изволите видть — повару захотлось почваниться; все-таки монашескій санъ вышекрестьянскаго!

— «А много у васъ монашествующей братіи?» опять спросилъ Москвичъ повара.

— Да 93 человка, — отвчалъ-тотъ: только они не вс здсь живутъ.

— «А гд же?»

— Съ версту, а не то версты полторы будетъ тамъ скитъ у насъ есть; какой монашекъ запьется, такъ того въ скитъ и сошлютъ. Вотъ отецъ П., хорошій монахъ, да разъ грхъ попуталъ: напился, ну это еще бы ничего….. а вотъ куда сатана дернулъ: ухалъ въ городъ баловаться, а тамъ его поймали, да къ отцу архимандриту и приведи. Тотъ ужь его изчунялъ, изчунялъ…. Ну, изъ монастыря въ скитъ не послалъ, для того, что первый разъ: про отца П. кого хочешь спроси, ни онъ къ кому въ келью, ни къ нему кто — никогда! Монахъ чистый, монахъ честный, постникъ какой; а вотъ Богъ же попустилъ лукаваго искусить… ну, а другова какова замтитъ отецъ архимандритъ, сейчасъ въ скитъ, а отца П. не захотлъ срамить.

Во время этого разговора богомолки вс ушли въ женское отдленіе, а богомольцы стали укладываться на ночь спать. Я и Москвичъ были одты лучше всхъ; насъ обоихъ величали вс (кром повара, который всхъ называлъ рабами Божьями), «ваше степенство». Вс ложились, оставалясь мы только двое не выбравшіе мстъ для ночлега. Какъ вы думаете, какія мста намъ достались, самыя худшія? Далеко ошиблись! Самыя лучшія! Москвичъ поспшилъ занять худшее изъ двухъ оставшихся мстъ.

Монастырская прислуга ходитъ каждый день, кром пятницы и субботы: прислужники шьютъ, воду носятъ и другія работы исправляютъ на монаховъ.

Едва только мы размстились, какъ поваръ замтилъ, что у многихъ, въ томъ числ и у насъ, нечего было постлать, ни положить въ головы; онъ сейчасъ пошелъ за свою перегородку, принесъ нсколько войлоковъ, обшитыхъ тикомъ, и подушекъ. Я выпросилъ у него свчку и сталъ перебирать свои дневники.

Едва вс уснули, какъ кто-то застучалъ въ окно. Москвичъ всталъ, вышелъ на крыльцо. — «Спрашиваютъ, гд въ Ракому прохать», сказалъ онъ, и опять лагъ спать. Я забылъ оказать, что здсь былъ нищій мальчикъ лтъ 10. Я его уговаривалъ лечь на лавк, но онъ легъ, вмст съ юродивымъ, почти на голомъ полу, чему я посл позавидовалъ: не успль я лечь, какъ на меня напали клопы, такъ что я цлую ночь не могъ уснуть, зажегъ свчу и опять за дневникъ.

С. Юрьино. 11-го Января.

Поутру я проснулся поздно, когда уже пришли богомольцы отъ ранней обдни. Богомолки засуетились, выпросили у повара самоваръ и унесли въ свою половину. Одна принесла келейнику босовики. «Спасибо, спасибо, мой дорогой, спасибо, что поберегъ мои ноженьки», говорилъ она. — «Мн спасибо не надо, говорилъ онъ шутя: а ты мн рубль сер. дай!» Та засмялась и ушла. Я спросилъ, какіе босовики она ему принесла? — «Да вотъ ея башмаченки сохли, такъ я ей свои босовики давалъ», отвчалъ онъ. Народу противъ вчерашняго прибавилось. Кто-то прговорилъ: «Страдницы безъ чаю быть не могутъ!» — «Да, не могутъ! а дома чай и перекусить нечего», отозвался другой. — «Всякія бываютъ; бываютъ и такія: срамничаютъ, а не страдничаютъ! Вотъ было, рабы Божіи», проговорилъ поваръ: «вотъ смху было! На той недли приходитъ сюда страдница. Я, говорить, дворянка! Полковницкой дочкой сказывается. Ну, полковницкой дочк отвелъ я оообую келью. Только вижу полковницкая дочь головата [29] гораздо: того дай, другаго принеси….. Я прихожу къ ней, да и говорю, — надола крпко, — говорю: матушка, если ты дворянка, покажи видъ. — Какъ ты смешь спрашивать у меня видъ? Какъ ты смешь требовать? — „Требовать я не требую“, говорю я: а если не покажешь, иди въ общую братскую. Та схватила мшочекъ свой, да изъ монастыря бжать. А тутъ случился сотскій, къ ней:- Покажи видъ! Та туда, сюда — Я сотскій, говоритъ, покажи, не пущу: къ становому представлю!…. Какъ показала она видъ-то…… То-то смху…… солдатская дочь!….»

— Богомолокъ простыхъ не бываетъ, проговорилъ кто-то: все дворяшки! — «Не угодно ли кому кипяточку?» спросила вбжавшая богомолка. Нсколько мгновеній никто не отвчалъ, а потомъ вс въ одинъ голосъ проговорили: «благодаримъ покорно, никому не нужно!»