Из песка и пепла

– Бросился на пути перед трамваем. Он точно понимал, что делает. – Ева прижала пальцы к глазам, думая, сумеет ли когда-нибудь забыть это зрелище. Этот звук. – Люди начали кричать, а я никак не могла сдвинуться с места. Затем приехали немецкие солдаты. Я рассказала им, что произошло, но они мне не поверили.

– Они тебе поверили. Иначе ты не сидела бы сейчас здесь, а раскачивалась на фонаре вместе с той бедной девочкой. – Анджело мрачно взглянул на Еву. В колеблющихся тенях голубые глаза казались серыми.

– Кем она была?

– Участницей Сопротивления. Партизанкой. Даже моложе тебя. Ее убили прямо на улице.

Анджело отвернулся, устало растирая лицо, и Ева поняла, что этот день оставил шрамы не только на ней.

– Как ты узнал, что я у немцев? – пробормотала она, не сводя глаз с Девы Марии в голубых одеждах, которая с бесконечным смирением взирала на них с возвышения в углу.

– Одна из монахинь Святой Цецилии тоже ходила за пайками и увидела, как тебя увозят. Она сразу побежала в Ватикан и сообщила мне. – Горло Анджело конвульсивно дернулось. – Ева, я в жизни не испытывал такого страха.

– А я испытывала, – тихо ответила она. – Несколько раз.

Долгое время Анджело не сводил с нее взгляда. Просто смотрел, впитывая, и Ева смотрела на него в ответ.

– Мне предложили работу.

– Что? – изумился он, и чары рассеялись.

– Капитан, который меня допрашивал. Капитан фон Эссен. Ему нужен секретарь, который говорил бы по-немецки. – Ева указала на себя. – Я говорю.

– Ева, mio Dio! – Анджело потряс головой, – Нет. Ты не можешь.

– Я должна. У меня нет никаких причин отказываться. У обители не сегодня-завтра кончатся деньги.

– Нет! Мы тебя спрячем. А когда ты не появишься, он наймет кого-нибудь другого. Он не знает, где ты живешь. И не сможет тебя найти.

– Зато сможет найти тебя, Анджело. Он знает, где ты работаешь. Знает твое имя.

– Я справлюсь, – огрызнулся он.

– Нет. Не справишься. И я в любом случае возьмусь за эту работу. Может, так я сумею кому-нибудь помочь. Услышу, если будет готовиться новая облава…

– Ева! – Анджело схватил ее за плечи и тряхнул с такой силой, что у нее клацнули зубы. – Это безумие!

– Нет! Не безумие. Это война. И я сделаю что смогу. Я не собираюсь отсиживаться в углу, пока другие умирают. Если в моих силах помочь, я должна помочь.

– Ты должна выжить! – закричал Анджело, все еще сжимая Еву за плечи. Он был в ярости, но под яростью скрывалось отчаяние, которое Ева так хорошо знала. Это было то же отчаяние, которое испытала она сама, когда Камилло сообщил ей о намерении отправиться в Австрию. Однако сейчас Ева понимала отца как никогда. Он был вынужден действовать. Действие и было жизнью – даже если вело оно к смерти.

– Нет, Анджело. Я должна не просто выжить. Я должна жить. Не прятаться. Не ждать. Не надеяться, что все как-нибудь образуется само собой. Ты не можешь запретить мне сражаться. Я же не указываю тебе, что делать! И ты не можешь говорить мне, чтобы я не пыталась помочь.

– Ева…

– Если я не могу сражаться, лучше прямо сейчас пустить себе пулю в лоб, как дядя Феликс, или броситься под трамвай, как тот немецкий офицер. Я вот настолько близка к отчаянию, Анджело. – И Ева на щепотку развела большой и указательный пальцы. – Сопротивление – это все, что у меня осталось. Как ты не понимаешь?

Он смерил Еву долгим взглядом, пытаясь успокоить их обоих, зная, что должен спасти их обоих.

– Сопротивление. – Анджело коснулся ее лба своим и прикрыл глаза, не находя в себе сил отстраниться. – Я понимаю, – вдруг добавил он тихо. – Я отлично тебя понимаю.

В следующую секунду он отпустил плечи Евы и рывком поднялся со скамьи.

– Тебе нельзя возвращаться домой по темноте. Уже комендантский час, а до Святой Цецилии слишком далеко. Сможешь остаться здесь на ночь?

Дождавшись ее кивка, Анджело зашагал прочь, но не к выходу из церкви, а к алтарю. Там он зажег свечу, при помощи трости снова преклонил колени перед деревянным крестом и спрятал лицо в руках. Несколько долгих минут он молился. Анджело не знал, наблюдает ли за ним Ева или уже ушла в подвальную комнатку, где ночевала в прошлый раз. Сейчас он знал только, что его собственное сопротивление сломлено и больше у него нет против нее никакой защиты.

Анджело так и не отнял ладоней от лица. Однажды его научили молиться таким образом, и с тех пор он не изменял привычке. Это помогало отрешиться от места и окружения, укрыться от всего, кроме произносимых слов. Однако вскоре он почувствовал, что не может оставаться на ногах, и опустился перед крестом ниц, вытянув перед собой руки, как когда-то давно на рукоположении.