Из песка и пепла

Он был обычным мужчиной. Молодым, хромым, напуганным. Но он отдал бы жизнь за Еву. Он отдал бы жизнь за всех людей, которых пытался спасти. Это должно было чего-то стоить; и оно стоило. Однако Анджело нарушил слово. Он баюкал Еву в руках и целовал ее, сознательно и добровольно предавая данную клятву. Да, она горевала, да, он был в ужасе. Да, это было простительно, даже объяснимо. Но у каждой нарушенной клятвы были свои последствия, и он боялся, что последствием в конце концов станет невинная жизнь. Не его, нет; но кого-то, кто от него зависит.

– Прошу, не отвернись от меня из-за моей слабости. Не лиши Еву Своего милосердия, не позволь моей любви к ней подвергнуть ее опасности. – Так он беззвучно молился, и губы его чуть заметно двигались, роняя невесомые слова.

Именно этого Анджело боялся больше всего. Что его собственная греховность каким-то образом иссушит поток благословений и лишит тех, за кого он был в ответе, божественного покровительства. А он был в ответе за множество людей.

Когда он навещал монсеньора Лучано перед рукоположением, тот зачитал ему библейский отрывок о Давиде и Батшеве, и имя Батшева не ускользнуло от внимания Анджело. В тот день он с особенной горечью слушал, как царь Давид не отвел глаз от купающейся Батшевы и не оградил ее красоту от своего взгляда. Как не отступился от своего желания, даже узнав, что она замужем за Урией – его преданным военачальником, который годами верно служил царю и стране. Как Давид возлег с Батшевой и зачал с ней ребенка, а потом отправил Урию на верную смерть. Он упорствовал в своих грехах, и каждый из них был тяжелее предыдущего.

Повторял ли Анджело его путь, оставаясь подле Евы? Умышленно ли смотрел на ее красоту и не отводил взгляда, когда должен был? Трудность заключалась в том, что он просто не мог держаться от нее подальше. Это даже не было вопросом выбора. А Ева не была чужой женой, и за нее не отвечал никакой другой мужчина. За нее отвечал лично Анджело. Да, он принес клятву Господу, но еще он дал обещание Камилло. И Ева была – его. Она принадлежала ему с самой первой встречи.

– Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня. Не отвергни меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от меня. Возврати мне радость спасения Твоего и Духом владычественным утверди меня. Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся.

Слова Давида звучали будто его собственные. Закончив молитву, Анджело с трудом поднялся на колени и вскинул голову, ища зажженную им свечу и крест над ней – единственные преграды, которые пока отделяли его от кромешного мрака.

Однако теперь по соседству с его свечой горели еще несколько. Ева сидела рядом, тоже склонив голову в молитве и протянув руки к огню. Анджело не хотел ее тревожить, а потому безмолвно дождался, когда она закончит и откроет глаза. Заметив его внимание, Ева подогнула пальцы и взглянула на сложенные горстью ладони.

– Что ты делаешь? – спросил он тихо.

– Сегодня шабат.

Анджело кивнул. Она читала свои молитвы перед католическим крестом. Если ее это не тревожило, то его уж тем более.

– Этими руками, – продолжала Ева, по-прежнему рассматривая свои согнутые пальцы, – мы тянемся к тому, что нам не предназначено, и берем то, что нам не принадлежит. Так, как я всегда тянусь к тебе.

И Ева, наконец подняв голову, вперила в него немигающий взгляд. Так, как я всегда тянусь к тебе. Анджело почувствовал, как учащается пульс, но не отвернулся.

Мы тянемся к тому, что нам не предназначено, # берем то, что нам не принадлежит.

Ева снова опустила взгляд на свои руки и провела пальцем одной по ладони другой – будто миропомазала ее, как миропомазал Анджело епископ на рукоположении.

– Этими пальцами мы касаемся окружающих нас нечистот. Под ногти забивается грязь, линии на ладонях становятся черными. И все же, когда мы воздеваем руки в молитве или мольбе, мы показываем, что даже такие, запятнанные миром, они могут прикасаться к божественному. Вот почему в шабат мы обращаем руки к огню, но подгибаем пальцы, чтобы пламя отразилось в ногтях. Даже наши ногти, самая нечистая часть, способны отражать свет Господа. По крайней мере, так я это понимаю. – Ева невесело улыбнулась и уронила руки на колени, хотя глаза ее так и были устремлены к свече.

Анджело поднял собственные ладони и подогнул пальцы, чтобы ногти поймали отблески огня. Это были не руки ученого, хотя официально он и считался богословом. Нет, они были широкими и грубыми – руки пахаря, а не священника. Такие же были у его отца, осознал он внезапно, когда в глубине памяти шевельнулось смутное воспоминание. Отец ошибался. Он вполне мог стать кузнецом.

Его руки прекрасно это доказывали.

– Огонь очищает, – пробормотал Анджело, разглядывая грязь на ладонях. Пол перед крестом нуждался в хорошей мойке.

Ева кивнула: