Из прошлого

Не меньше пришлось перенести моей бедной маме, в полном страхе ожидавшей мужа, чтобы он, не дай бог, не заблудился в таком светопреставлении. «У меня начались боли, и я думала, что рожаю…», – так рассказывала о себе мать. Поздно ночью она услышала шаги на ступеньках и с сильно бьющимся сердцем открыла двери. На пороге стоял, как призрак, голый, промокший, замерзший мужчина, в котором мама едва узнала своего мужа. В руках он держал мокрый сверток одежды и дрожал, как осиновый лист.

Когда отец немного согрелся и пришел в себя, он прежде, чем взяться за горячую картошку, поставленную перед ним мамой, развернул насквозь промокшую одежду и достал оттуда свои часы. Открыв при свете маленькой керосиновой лампы верхнюю крышку часов, отец изменился в лице – он обнаружил в часах воду. «Какая там еда!» – рассказывала мама. Он забыл о лесе, о дожде, о жене, уселся у столика при керосиновой лампе и при помощи своего карманного ножичка вынул внутренности часов, вытер стеклышко, циферблат, крышки и снова собрал свои часы. Довольный проведенной операцией, отец вытер пот со лба и хотел взяться за остывшую картошку, как вдруг заметил, что под крышкой часов еще осталась вода. Все повторилось сначала: снова он разобрал часы, снова вытряхивал из них воду, снова вытирал и снова собирал. Мать была вне себя и со слезами на глазах просила отложить работу на завтра, поесть и отдохнуть после такой дороги… «Но иди и говори к стенке…» «Еще минуту, еще момент», – отговаривался отец, вот-вот он заканчивает, вот-вот он уже пойдет кушать. «Что я могла сказать? – продолжала моя мать. – Мой Велвл провозился с часами всю ночь. Несколько раз подряд разбирал их на мелкие части, трусил их и вытирал и снова их собирал. Так повторялось до тех пор, пока солнце не взошло и не заглянуло в наше чердачное окошко. Я уже успела задремать, когда мой муж разбудил меня радостным криком:

– Сара-Минделе, смотри, я их спас!

– Кого спас? – я спросонок не поняла.

– Часы! Мои часы спас от воды! Послушай-ка, они идут!..»

И хотя отец целую ночь не спал, он потом весь день ходил веселый и бодрый, шутил, пел, каждый раз вынимал с гордостью из кармана часы и не мог вдоволь насладиться своей работой. Моя мать дальше рассказывала: «Вы думаете, это уже конец? Ничего подобного. Вечером, перед сном отец завел часы и положил их на стул возле кровати, чтобы он, не дай бог, не проспал на работу. Но что это? Мой Вольф остановился как парализованный.

– Что случилось? – спросила я испуганно.

– Вода в часах… – проговорил он.

– Что это еще за несчастье такое? – уже не выдержала я, выхватила часы из его рук и уже готова была разбить их вдребезги… Но я взглянула на часы. – Какая там вода? Что за вода? Это отсвет керосиновой лампы в твоих часах кажется тебе водой…

Я расхохоталась и, когда отец убедился, что вода это совсем не вода, он начал смеяться вместе со мной, и мы оба так громко смеялись, что соседи в доме начали стучать нам в стены, чтобы мы не мешали им спать…»

С тех пор, когда родители мои начинали о чем-то спорить, моя мама всегда напоминала: «А, Велвеле, наверное, вода в часах…» И отец мой сдавался.

Плоцк

Я родился в Плоцке, городе на Висле, но знаю о нем только от своих родителей.

Во время Первой мировой войны в Лодзи остановились ткацкие фабрики, и мои родители сразу же после свадьбы, оставшись без работы, вынуждены были покинуть город и отправиться по стране в поисках средств к существованию.

Сначала судьба привела их в Волковиск, где они нанялись на строительство шоссе, которое там прокладывали немцы. Перед моими глазами лежат две пожелтевшие от времени фотографии, на которых запечатлены мои молодые папа и мама, в рваной одежде, с лопатами в руках на фоне груд камней и снега на шоссе. В стороне стоят немецкие солдаты – оккупанты Польши. Картина эта невольно переносит память к временам Второй мировой войны и вызывает ассоциации с гитлеровскими концлагерями. На обратной стороне фотографии сохранилась надпись, сделанная рукой моего отца:

Ах ты жизнь, ах ты жизнь
До чего ж ты тяжела.
Это все, что нам дала.
Уж и слез нам не хватает.

Очень много мне потом рассказывали мои родители о своих мучениях и огорчениях, которые им пришлось вынести во время работы на шоссе. С большим трудом им удалось вырваться от немцев и переехать в Плоцк.

Всю свою жизнь и до сегодняшнего дня я мечтал посетить город, где я родился, где прошли первые полгода моей жизни. В моем воображении Плоцк представлялся маленьким красивым городишком на возвышении, в подножии которого струится Висла. Жили мои родители в островерхом трехэтажном домике с высокими деревянными ступеньками на чердаке. Комнатка была маленькая, с низеньким потолком, нависшим над самой головой. Вся мебель состояла из железной кровати, табуретки и столика.