Из прошлого

Было нетрудно догадаться, почему меня посадили в эту компанию. Анкета в личном деле военного комиссариата не могла преподнести что-либо другое: сын врага народа, рожденный в Германии – что еще нужно? И когда в пути объявили, что мы едем не на фронт, а зачислены в трудовую армию, никто из нас не удивился. Я сам так уже привык к мысли, что я человек третьего сорта, что это сообщение в первый момент воспринял с олимпийским спокойствием. Но ночью, когда я был не в состоянии заснуть из-за болей в животе, у меня снова болела душа из-за того, что я так легко выброшен из нормальной жизни.

Не помню, на которые сутки мы оставили вагоны и сошли на уральской станции Кропачево, что недалеко от города Златоуста, но в памяти сохранилась картина, как мы, толкая друг друга в тесном станционном здании, прятались от мокрого снега и наружного пронизывающего холода.

Вечером нас отвели на приготовленные для нас квартиры, и снова – доски, нары. Люди из нашего вагона, около 30 душ, заняли две тесные комнаты в полукрестьянском доме. Юзефовичу удалось перевестись в мою компанию, и мы устроились на втором ярусе возле самого суфита, где сидеть было невозможно, лишь лежать, вытянувшись. Так уж получилось, что «узбеки» отделились от «русских» в меньшую комнату, а мы, «русские», 35 человек, остались на втором ярусе в большей комнате. Постелей не было, и мы довольствовались нашими одеждами вместо подушек на голых досках. Запах давно немытых тел, смешанный с махорочным дымом, стоял в горле до удушения. Утром рано нас построили и повели в столовую, где мы наскоро позавтракали прославленной в военные годы «затирухой». Затем по команде командира, вернее прораба, вооруженные лопатами и ломами, мы отправились на работу.

Весна на Урале запоздала, и на дворе всё сыпал мокрый снег. Раздетые, без пальто, в легких туфлях, мы шагали по болотному полю версты 3–4 и остановились недалеко от маленькой деревушки в десять избушек. Прораб, в славном полушубке и высоких сапогах, поставил нашу братву в длинную шеренгу и велел копать глубокий ров для нового водопровода, который нужно было провести к железнодорожной станции. Мы дружно приступили к работе, желая согреться от сырого пронизывающего холода. Земля еще была замерзшей, и наши лопаты натыкались на лед. Пару часов мы промучились без всякого толка, и, как только прораб куда-то исчез, мы оставили наш участок и пошли в деревушку погреться. Крестьяне нас охотно звали к себе в хаты, особенно узбеков, которые страшно страдали от холода, и с жалостью угощали горячей картошкой, щами прямо из горшка. Вот так и покатились наши дни в рабочем батальоне: трудные, холодные дни, один похож на другой без всякого просвета. Почти половина людей из нашего отряда лежали простуженные на нарах. Здоровый от природы, не разбалованный дома, я держался дольше других. Кроме того, во мне сидело внутреннее упрямое чувство, что я должен перенести все трудности – не вечно же будет длиться война, не вечно я буду третьесортным, и что я должен все это пережить.

В конце апреля, накануне 1 Мая, часть нашей команды, в том числе меня и Юзефовича, отвели во двор местной пекарни прибрать к празднику территорию. Мы обрадовались возможности отдохнуть немного от лопат и кирок. У каждого теплилась надежда на лишний кусок хлеба в пекарне. Мы буквально вылизали двор со всеми пристройками, не исключая уборную. Но никто нам хлеба не преподнес, и мы, разочарованные, уже готовились оставить наш рай, когда один из нас, совсем юный паренек, почти мальчик, оглянувшись по сторонам, вдруг отделился от нас, подошел к зданию пекарни и, в мгновенье ока, как кошка, прыгнул в полуоткрытое окно, через которое виднелись сложенные штабелем только что испеченные буханки. Не раздумывая, без слов, мы все, оставшиеся во дворе, пустились за смелым пареньком и остановились у окна с горящими глазами. Мы не осмелились проникнуть в пекарню. Наш паренек быстро-быстро начал нам передавать одну буханку за другой, и мы с сердцебиением прятали краденное, кто в брюки, кто за пазуху. В казарме мы закрыли двери на засов и тихонько, как заговорщики, разделили ворованный хлеб.

В один из дней отдыха в середине мая к нам приехала комиссия из Минидорского районного военного комиссариата во главе с шефом. Ее приезд был вызван многочисленными жалобами нашей команды, поступавшими в различные инстанции. Жаловались в основном больные, между ними были такие, что едва держались на ногах. Комиссия, в составе которой было несколько врачей, устроилась в местном клубе. Туда потянулся поток больных и мнимо больных – симулянтов – из бывших уголовников.