Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Об этой занятной детали рассказала мне позднее моя приятельница Чжао Сюнь, работавшая в то время переводчицей при штабе 8-й армии в Харбине. В тот день ее и целую группу других товарищей отправили на военный аэродром для торжественной встречи. Сказали, что прилетает ответственное лицо – член ЦК КПК, но не сообщили, кто и откуда.

Самолет приземлился, по трапу начали сходить люди и среди них… человек в валенках!

– Вот он, вот он! – зашептались в толпе.

– Ага! Тогда понятно, откуда он прилетел. Раз в валенках – то только из Москвы! – сразу сообразила Чжао Сюнь.

Мы с Ли Мином долго смеялись, когда она рассказала нам эту историю.

Но перед отъездом Ли Мина мне было не до смеха: когда радость за мужа понемногу улеглась, у меня опять начало мучительно щемить сердце.

12 января 1946 года я с тяжестью на душе поехала провожать Ли Мина на Ярославский вокзал. У вагона стояла девушка-китаянка, тоненькая, как тростинка, черноглазая, живая, неплохо говорившая по-русски. Это была Ли Тэтэ (Роза), дочка старых друзей Ли Мина – Цай Чан и Ли Фучуня. Их дружба началась еще во Франции в 20-е годы и продолжалась долго, а дружеские отношения с Тэтэ я поддерживаю до сих пор.

Других провожающих не было: отъезд Ли Мина и других товарищей по существовавшим тогда правилам держался в секрете. Попутчиками Ли Мина были военный Ян Чжичэн, обучавшийся в Военной академии им. Фрунзе, и кинематографист Юань Мучжи, который когда-то вместе с Сянь Синхаем прибыл в Советский Союз для работы над кинофильмом. Но Сянь Синхай не дожил до возвращения на родину.

Поезд тронулся. С тоской я смотрела ему вслед. Внутри у меня все как бы окаменело. По возвращении домой, не раздеваясь, легла на кровать в состоянии полной апатии ко всему происходящему и так пролежала до вечера…

* * *

К счастью, Ли Мин не канул в воду, как это происходило с другими в подобных случаях. С дороги (а она была длинной!) он отправил мне две открытки и одну телеграмму из Иркутска. Я на нее в тот же день ответила по телеграфу. Недели через три получила сразу два письма из Владивостока. Оказывается, Ли Мин был все еще на советской территории, ожидая возможности отправиться дальше. Лишь 15 февраля его вместе с тремя попутчиками переправили на советском военном самолете в Харбин, где, как я уже писала, состоялась торжественная встреча.

Каждая весточка от мужа была для меня праздником. Вся наша семья – мама, Маруся и Толик (мы по-прежнему жили вместе) – усаживалась, и меня заставляли читать вслух. Особенно ободряюще подействовало на меня владивостокское письмо – оно было теплым, исполненным заботы обо мне и о дочке.

Я постепенно приходила в себя от стресса разлуки и восстанавливала душевное равновесие. Еще до отъезда Ли Мин использовал изменившуюся для него ситуацию и позаботился о том, чтобы по возможности обеспечить семью в материальном отношении: сдал облигации государственного займа, как это полагалось, и получил наличными деньгами приличную по тем временам сумму: 11 000 рублей – по крайней мере мне, не избалованной большими деньгами, казалось, что это значительная сумма. Затем Ли Мин оформил мне карточку на получение продовольственного пайка, который выдавался всем семьям членов ЦК братских компартий – литер «Б». Литер «А» полагался семьям членов Политбюро, но я до него не доросла. Выдавался паек по линии Коминтерна – формально этой организации уже не существовало, но все связанные с ней дела были переданы международному отделу ЦК ВКП(б).

Теперь раз в месяц я ездила на край Москвы, в район Сельскохозяйственной выставки, где находилось учреждение, засекреченное под названием «Институт № 101». Охранялось оно со страшной строгостью – там чуть ли не с пулеметами стояли. Предъявляла все необходимые документы и получала свой привилегированный паек: там были и белый хлеб, и колбаса, и сливочное масло, и прочие земные блага – предел мечтаний для недоедавших всю войну людей.

В отсутствие мужа все домашние заботы, хозяйственные закупки свалились на меня. Мама чувствовала себя плохо, помочь ничем не могла. Хорошо, выручала няня, Софья Алексеевна Павлович, сестра которой, Вера Алексеевна, приходилась нам родственницей по линии своего покойного мужа. Софья Алексеевна, дворянка по происхождению, была очень образованной и интеллигентной старушкой. Одинокая, без детей, она искренне полюбила нашу Инночку, много с ней занималась, а Инночка просто души не чаяла в своей Нюне, как она ее называла.

Очень хотелось рассчитывать на реальность отъезда к мужу, на то, что Ли Мин выполнит свое обещание. Маруся, успокаивая меня, с уверенностью говорила:

– Ну вот, летом тебя будем провожать в Китай. Даже я знаю, какой Ли Мин настойчивый. Если чего захочет – обязательно добьется.

Чтобы заглушить тоску, я стала готовиться: училась работать на русской пишущей машинке (до этого привыкла печатать на французской, но Ли Мин велел овладеть русской), даже начала заниматься английским языком. Думала, что в Китае он понадобится.