Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

«Я живу хорошо и здоров, если я сумею не скучать, то можно сказать, очень хорошо и в смысле обстановки работы, и в смысле материальной жизни. В течение менее полугода на 6 кг поправился. Теперь мой вес 64 кг, раньше у меня всегда был 57–58 кг. Особенно очень хорошо поправился в течение 17 дней, когда я был в Яньани. Жизнь в Яньани во время мировой войны, можно сказать, лучше, чем в любой стране, кроме Америки. Паек намного больше получает рядовой работник, чем я получал в Москве. Даже иностранные корреспонденты считают, что яньанец жил лучше, чем англичане.

Я работаю сейчас в дипломатической области. Каждый день имею дело с американцами, этими коварными империалистическими дипломатами. Получил эту работу совершенно неожиданно для меня, и она мне очень не нравится. Хотя материальная жизнь очень хорошая: бывает бал и банкет почти каждый день, но именно это мне очень надоедает. Уже несколько раз просил освободить меня от этой работы, но еще не получил разрешения».

Отвечая Ли Мину, я написала:

«Когда я читала твое письмо, мне казалось, что я начинаю бредить: все это так неожиданно! Я начинаю верить в китайских предсказателей судьбы – и действительно тот старик не ошибся. Не правда ли?»

Было отчего кружиться голове! Рядовой сотрудник издательства, беспартийный Ли Мин, бегающий «на уголок» и отстаивающий очереди за хлебом, как по мановению волшебной палочки, превратился в одного из ведущих деятелей КПК, окруженного вниманием товарищей, общественности и даже гоминьдановской прессы. Неудивительно, что из глубин памяти возник рассказ о предсказателе-даосе, давным-давно нагадавшем Ли Мину «три взлета и три падения». Вот он, очередной взлет! А о следующем падении не хотелось думать.

Новостей было много. Прежде всего с именем у Ли Мина произошла сенсационная история. В первые месяцы после прибытия в Китай он по указанию ЦК сохранял конспирацию и взял себе имя Ли Миньжань. Гоминьдановская пресса и американцы, игравшие роль посредников в переговорах с коммунистами, делегацию которых возглавлял мой муж, терялись в догадках: кто же такой этот Ли Миньжань – ведь в списках членов ЦК, избранных на VII съезде КПК, такое имя не фигурировало. Наконец, летом 1946 года ЦК дал разрешение обнародовать настоящее имя, и Ли Мин на одной из пресс-конференций объявил, что он вовсе не Ли Миньжань, а Ли Лисань. Что тут поднялось! Гоминьдановские журналисты заахали, заохали и схватились за ручки, чтобы записать все как есть. Ведь для гоминьдановцев имя Ли Лисаня оставалось пугалом, напоминающим о забастовках, революционных путчах, попытках вооруженного захвата городов.

Но как бы Ли Лисань ни именовался, для меня он оставался моим любимым и дорогим Мином. Больше всего меня волновало, не скажется ли разлука на его чувствах, особенно теперь, когда он снова стал важной персоной.

«Я рада за тебя, мой родной, мой дорогой Мин, что у тебя все так хорошо: интересная работа, хорошее товарищеское отношение к тебе и т. д. Но я не могу сказать, чтобы я была рада за себя. Ты удивляешься “почему?” А вот почему: когда человеку хорошо, он легко и быстро забывает то, что уже прошло, и вместе с ним все остальное. Не сердись, Мин, в данном случае во мне говорит женщина – с ее чисто женским страхом потерять того, кого любишь.

Ты понимаешь?»