Так писала я и не могу сказать, что у Ли Мина не было искушений. В условиях партизанской войны и подпольной работы супружеские отношения в партийной среде распадались с легкостью, направление на работу в другой район часто являлось весомой причиной для расставания. Что уж говорить о тех случаях, когда муж и жена оказывались разделенными государственной границей и практически недосягаемыми друг для друга!
Ничего удивительного, что кое-кто из старых друзей решил принять участие в личной жизни Ли Лисаня. Весной 1946 года, когда он приехал для отчета в «пещерную столицу» коммунистов Яньань и после многих лет встретился со старыми товарищами по партии, Лю Шаоци, в частности, спросил:
– Ты не хочешь увидеться с Ли Ичунь?
Ли Ичунь была любимой женщиной Ли Лисаня в те далекие годы, когда он руководил шахтерской забастовкой в Аньюане. Тогда Лю Шаоци приехал по направлению партийной организации в этот маленький поселок в помощь Ли Лисаню, и не один, а с молодой женой Хэ Баочжэнь. По ночам две молодые пары разделяла только занавеска из грубой ткани. А днем они шокировали жителей поселка тем, что прогуливались по улицам под руку со своими подругами. Явление неслыханное для традиционного Китая, где жена не могла появляться рядом с мужем, а в крайнем случае семенила следом.
Конечно, Ли Лисань помнил те годы. А Лю Шаоци добавил:
– Она сейчас одна, без мужа.
Ли Лисань намек понял. Но тотчас же ответил, что у него есть русская жена и маленькая дочка в Москве и он надеется вывезти их в Китай. И при встречах с другими товарищами он много рассказывал о годах, проведенных в Советском Союзе, об отсидке в тюрьме и никогда не забывал упомянуть, что у него в Москве осталась жена и что он ждет ее приезда в Китай. Для китайцев преданность жены мужу, особенно в тяжелых обстоятельствах – одно из важнейших моральных достоинств, поэтому желание Ли Лисаня не расставаться со мной встречало сочувствие и понимание.
Когда в июне 1946 года в Нанкине Ли Лисань встретился с Чжоу Эньлаем, его жена Дэн Иньчао как раз собиралась в Париж на конгресс Международной федерации женщин. Чжоу Эньлай и Дэн Иньчао с участием отнеслись к Ли Лисаню, и Дэн Иньчао даже обещала, что если поедет обратно через Москву, то постарается привезти меня с собой. Так, по крайней мере, сообщил мне в письме муж. По каким-то неизвестным мне причинам этот план не состоялся (видимо, Дэн Иньчао поехала другим маршрутом).
Руководители ЦК КПК дали добро на мой приезд, но предстояло еще много формальностей для преодоления «железного занавеса», которым Советский Союз оградил своих граждан. Как быть, чтобы меня выпустили? Ли Мин тыкался в разные стороны, даже обращался к советскому управляющему КВЖД, чтобы меня вызвали в Харбин как бы на работу. Тот обещал, но ничего не получилось. И, главное, никто не мог толком подсказать, что надо сделать, чтобы советской гражданке разрешили выехать к мужу за границу. Ли Мин страшно раскаивался, что не догадался взять меня с собой, и писал об этом в каждом письме.
Радовало хоть то, что он в Харбине. В июньском письме он писал, что это совпадает с его желанием, и для меня так тоже будет лучше, поскольку я смогу постепенно привыкнуть к совершенно новым для меня условиям китайской жизни. Ли Мин все понимал правильно, но для меня в то время это звучало непонятно: я совершенно не представляла себе, что такое китайская жизнь и чем она отличается от московской. В самом конце приписал, что неожиданно встретил в Харбине одного человека, но я ни за что не догадаюсь, кого именно. Ли Мину, по-моему, нравилось меня мистифицировать, задавать загадки. Но я не стала тратить время на отгадывание – это было явно бесполезное дело. Я не знала, что эта встреча в скором времени скажется на моей судьбе.
А в это время политическая обстановка в Китае становилась все более напряженной: назревала гражданская война. В советских газетах об этом сообщали мало, точнее, почти ничего не писали. Но письма от мужа были неутешительными: у Ли Лисаня возникли сомнения, стоит ли мне приезжать в такой обстановке. Он проклинал войну, которая может помешать нам быть вместе.