Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

– Ну, чего смотреть! Ведь нет же ничего. Пожалейте хоть ребенка!

Пассажиры эти, видимо, были работниками советского консульства либо торгпредства. Возмущенные протесты подействовали. Досмотр закончился, и я принялась заново укладывать чемоданы.

Мы сели в маленький вагончик поезда, который перевозил через нейтральную пограничную полосу. Его тащил паровозик типа маневровой «кукушки». Поезд не шел, а полз. Но все-таки минут через пятнадцать мы были уже на китайской земле, на станции Маньчжурия. На противоположной стороне платформы стоял небольшой спецсостав – всего четыре – пять вагонов, который доставлял на границу дипломатическую почту.

Только наш поезд остановился, как в коридоре вагона возникли желтые ватные униформы китайских солдат во главе с командиром – молодым худеньким пареньком. У каждого из них сбоку на ремне висела деревянная кобура, откуда торчал кумачовый лоскут, в который был обернут револьвер. Таков был своеобразный солдатский шик тех романтических времен. Не успели мы оглянуться, как все наши вещи исчезли из купе. Я забеспокоилась, но мои спутницы заверили, что все будет в сохранности, ничего не пропадет – ведь этих солдат, как выяснилось, выслал навстречу нам мой муж.

Худощавый командир оказался одним из охранников Ли Лисаня. Его по-дружески называли Лао Мэн (старина Мэн). Прежде он служил охранником у легендарного главнокомандующего НОАК Чжу Дэ. При встрече в Яньани Чжу Дэ от полноты чувств «переуступил» его Ли Лисаню – это был один из способов проявления дружеских симпатий в военной обстановке того времени. Лао Мэн к тому же обладал несомненными деловыми качествами и долгое время ведал хозяйственными делами в нашем доме.

Вслед за солдатами мы проследовали в спецпоезд. Устроились комфортабельно – в четырехместном купе первого класса.

До отправления оставалось еще время, и мы вышли прогуляться по платформе. С интересом поглядывали вокруг. Мое внимание привлек священник, явно русский, в рясе и с длинными волосами. В Союзе во времена нэпа, когда многие церкви еще были действующими, священники, особенно молодые, длинных волос уже не носили, а после богослужения сразу переодевались в мирскую одежду. Ходили даже в толстовках, как совслужащие. А в 30-е и 40-е годы священнослужителей на улицах Москвы встретить уже было невозможно – действующих церквей оставалось считанное количество. Поэтому священник в рясе с крестом на груди был мне в диковинку. Но самым интересным казалось то, что к нему смиренно подходили русские люди (их было много на станции), и он благословлял их, осеняя крестом. Для меня это выглядело удивительным анахронизмом – я как бы перенеслась в дореволюционную Россию, которую знала только по книгам.

Еще несколько минут, и поезд тронется. К нам в вагон заходит советский начальник поезда. Спрашивает, как мы устроились, а затем предупреждает:

– Услышите за окнами стрельбу – сразу ложитесь на пол.

– Какая стрельба? – изумляемся мы.

И узнаем, что в этих районах, оказывается, действуют банды вооруженных бандитов, по-местному – «хунхузов» («краснобородых»), которые нередко нападают на поезда. Сейчас идут боевые действия по уничтожению этих банд, и все поезда следуют под охраной. Наш поезд шел под охраной вооруженной группы, состоявшей из русских молодых парней. Эти «белые» русские, оказавшиеся в Китае после революции, казались мне сделанными совсем из другого теста, и я с опаской поглядывала на них.

Раздается паровозный гудок, и вагон плавно приходит в движение. Все ритмичнее стучат колеса. Мы стоим в коридоре у окна. Мои спутницы переживают радостное волнение: они на родной земле. А для меня все в новинку, и поэтому все интересно. За окном такие же безлесные просторы, как и на нашей земле, в Забайкалье. Но, удивительное дело, повсюду возделанные лоскутки полей и огородов. Зеленеют кочаны какой-то диковинной капусты, не похожей на нашу. То и дело пробегают деревеньки с глинобитными фанзами, крытыми соломой, – совсем не такие, как российские избы. Да и люди выглядят по-иному: смуглые, черноволосые, одежда на них особого покроя. Женщины в штанах, что особенно непривычно видеть. Славные замурзанные ребятишки…

Чтобы понять, какие перемены произошли в китайской деревне, надо было видеть ту, прежнюю, времен японского хозяйничанья в Китае! Бедность, крайняя нищета во всем – убогие лачуги, оборванные, грязные люди…

На станциях нам приветственно махали и что-то кричали. Девушки объяснили, что людям нравится «иностранная куколка» Инночка, прильнувшая к окошку. Такое экспрессивное внимание к детям, и тем более к непохожим на своих, я позднее замечала на каждом шагу.

Ближе к вечеру появился китайский солдатик и уселся на откидное сиденье возле самой двери нашего купе – охранять нас. Занавесок на застекленной двери не было, и нас очень смущало присутствие этого стража.

– Чего он здесь торчит? – кипела Сунь Кеин. – Но что поделаешь – не прогонять же его! Он на боевом посту.