Читаем Из России в Китай. Путь длиною в сто лет полностью

Вторая дочь Антонины вышла замуж за местного русского, но муж ушел, и она осталась одна с ребенком. А третья, Тамара, может быть, самая красивая, завела богатого любовника-китайца, который ее холил и прекрасно одевал. Такие коллизии были нередкими в жизни харбинских семей.

Через Антонину я начала вникать в уклад харбинского быта, сильно отличавшегося от привычного, советского.

На Рождество она пригласила меня к себе домой. По традиции, в первый день Рождества в харбинских домах накрывались столы, ставилась водка, угощение, и начинался прием визитеров. Причем с визитами ходили только мужчины, а женщины сидели дома. Визитер заходил, кланялся, поздравлял с Рождеством Христовым. Потом присаживался к столу, закусывал, выпивал по стопочке и двигался дальше. И вот так в течение целого дня, начиная с десяти утра и до вечера. Об этом чисто русском обычае я раньше только читала у Чехова в рассказе «Визитеры», а теперь увидела своими глазами.

Но еще больше поразили меня крещенские обряды, сохранившиеся в Харбине. В тот год (январь 1947 года) стояли страшные холода, морозы доходили до минус тридцати градусов. Когда я выходила на улицу, брови и ресницы сразу индевели, слипались. И вот на Крещение Антонина предложила мне:

– Пойдемте посмотрим на крестный ход.

Я с огромным интересом согласилась. Мы пришли к спуску на реке Сунгари, где уже толпилось множество людей. Внизу, на реке, приготовлена была Иордань – бассейн, прорубленный во льду.

Мы ждали, топчась на берегу, и вот, наконец, издали показалось торжественное шествие: священник в праздничном облачении, высоко поднятые хоругви, дьякон с кадилом, певчие, поющие молитвы, а за ними – ряды верующих. Шествие спустилось к реке. Священник освятил Иордань, а затем несколько заранее приготовившихся человек разделись на трескучем морозе и спрыгнули в прорубь. Когда они выходили из воды, пробыв там минуты две – три, их тут же закутывали в овчинный тулуп и подводили к батюшке для благословения.

Зрители, окружившие Иордань плотным кольцом, стараясь занять места поудобнее, теснились, толкались. Слышались непривычные для меня возгласы:

– Господа, господа! Не толкайтесь! Спокойнее, спокойнее!

«Боже мой! – мелькнула у меня мысль. – Я попала на съемку какого-то фильма из дореволюционных времен!»

Слово «господа» на моей памяти вообще не произносилось. Его можно было услышать только в кино или на сцене из уст белых офицеров.

Мне показалось ирреальным все происходящее, словно я на какой-то машине времени вернулась на полвека назад. Когда я написала об этом маме в Москву, то получила от нее ответ, для меня совершенно неожиданный: «Господи! Даже я не видела ничего подобного в своей юности!»

Религиозная сторона была очень важной в жизни русского Харбина. В районе Наньган, где мы жили, было много церквей, и не только православных – там же находились и костел, и кирха, ведь в харбинскую общину входили и поляки, и немцы-лютеране из России, были и сибирские старообрядцы.

Особенно запомнилась Свято-Николаевская церковь в самом центре города, недалеко от вокзальной площади. Сложенная из бревен, очень русская по стилю, она была похожа на сказочный терем-теремок. Мы с Инночкой так ее и называли. Увы, от этой причудливой красоты не осталось и следа! В варварские дни «культурной революции» храм разнесли по бревнышку, с удивлением обнаружив, что он был построен без единого гвоздя. Это ли не чудо! Какие руки его возводили! Но уникальность не спасает от разрушения, и при воспоминании об этом православном храме мне и сегодня становится грустно.

До наших дней сохранилась Покровская церковь (ее называли «украинской»), но кладбище при ней сровняли с землей.

А в свое время по харбинским улицам тянулись пышные похоронные процессии: катафалк, накрытый белой плетеной накидкой с кистями, лошади в белых попонах, впереди всех священник или дьякон, за ним человек с иконой в руках, а уже дальше, за катафалком, толпа друзей и родственников в трауре, следующих пешком или в экипажах, в зависимости от состоятельности. Когда процессия проходила по улице, с каждой церкви раздавался похоронный звон. Эти мерные редкие звуки колоколов сопровождали катафалк до тех пор, пока он не исчезал в воротах кладбища, которое находилось в конце проспекта.

Были у русских и свои культурные центры, например, Коммерческий клуб в Даоли. Там на Святках устраивались костюмированные балы, съезжались нарядно одетые господа, дамы в мехах и в вечерних туалетах – обеспеченные, состоятельные люди. Хотя некоторые богачи после появления Советской армии покинули Харбин, переехав в Шанхай или за границу, кое-кто еще оставался.

Местного магната, еврея-караима Лопато, имя которого было на устах у всех харбинцев, мне довелось увидеть один раз, из зрительного зала Железнодорожного клуба.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное