Вторая дочь Антонины вышла замуж за местного русского, но муж ушел, и она осталась одна с ребенком. А третья, Тамара, может быть, самая красивая, завела богатого любовника-китайца, который ее холил и прекрасно одевал. Такие коллизии были нередкими в жизни харбинских семей.
Через Антонину я начала вникать в уклад харбинского быта, сильно отличавшегося от привычного, советского.
На Рождество она пригласила меня к себе домой. По традиции, в первый день Рождества в харбинских домах накрывались столы, ставилась водка, угощение, и начинался прием визитеров. Причем с визитами ходили только мужчины, а женщины сидели дома. Визитер заходил, кланялся, поздравлял с Рождеством Христовым. Потом присаживался к столу, закусывал, выпивал по стопочке и двигался дальше. И вот так в течение целого дня, начиная с десяти утра и до вечера. Об этом чисто русском обычае я раньше только читала у Чехова в рассказе «Визитеры», а теперь увидела своими глазами.
Но еще больше поразили меня крещенские обряды, сохранившиеся в Харбине. В тот год (январь 1947 года) стояли страшные холода, морозы доходили до минус тридцати градусов. Когда я выходила на улицу, брови и ресницы сразу индевели, слипались. И вот на Крещение Антонина предложила мне:
– Пойдемте посмотрим на крестный ход.
Я с огромным интересом согласилась. Мы пришли к спуску на реке Сунгари, где уже толпилось множество людей. Внизу, на реке, приготовлена была Иордань – бассейн, прорубленный во льду.
Мы ждали, топчась на берегу, и вот, наконец, издали показалось торжественное шествие: священник в праздничном облачении, высоко поднятые хоругви, дьякон с кадилом, певчие, поющие молитвы, а за ними – ряды верующих. Шествие спустилось к реке. Священник освятил Иордань, а затем несколько заранее приготовившихся человек разделись на трескучем морозе и спрыгнули в прорубь. Когда они выходили из воды, пробыв там минуты две – три, их тут же закутывали в овчинный тулуп и подводили к батюшке для благословения.
Зрители, окружившие Иордань плотным кольцом, стараясь занять места поудобнее, теснились, толкались. Слышались непривычные для меня возгласы:
– Господа, господа! Не толкайтесь! Спокойнее, спокойнее!
«Боже мой! – мелькнула у меня мысль. – Я попала на съемку какого-то фильма из дореволюционных времен!»
Слово «господа» на моей памяти вообще не произносилось. Его можно было услышать только в кино или на сцене из уст белых офицеров.
Мне показалось ирреальным все происходящее, словно я на какой-то машине времени вернулась на полвека назад. Когда я написала об этом маме в Москву, то получила от нее ответ, для меня совершенно неожиданный: «Господи! Даже я не видела ничего подобного в своей юности!»
Религиозная сторона была очень важной в жизни русского Харбина. В районе Наньган, где мы жили, было много церквей, и не только православных – там же находились и костел, и кирха, ведь в харбинскую общину входили и поляки, и немцы-лютеране из России, были и сибирские старообрядцы.
Особенно запомнилась Свято-Николаевская церковь в самом центре города, недалеко от вокзальной площади. Сложенная из бревен, очень русская по стилю, она была похожа на сказочный терем-теремок. Мы с Инночкой так ее и называли. Увы, от этой причудливой красоты не осталось и следа! В варварские дни «культурной революции» храм разнесли по бревнышку, с удивлением обнаружив, что он был построен без единого гвоздя. Это ли не чудо! Какие руки его возводили! Но уникальность не спасает от разрушения, и при воспоминании об этом православном храме мне и сегодня становится грустно.
До наших дней сохранилась Покровская церковь (ее называли «украинской»), но кладбище при ней сровняли с землей.
А в свое время по харбинским улицам тянулись пышные похоронные процессии: катафалк, накрытый белой плетеной накидкой с кистями, лошади в белых попонах, впереди всех священник или дьякон, за ним человек с иконой в руках, а уже дальше, за катафалком, толпа друзей и родственников в трауре, следующих пешком или в экипажах, в зависимости от состоятельности. Когда процессия проходила по улице, с каждой церкви раздавался похоронный звон. Эти мерные редкие звуки колоколов сопровождали катафалк до тех пор, пока он не исчезал в воротах кладбища, которое находилось в конце проспекта.
Были у русских и свои культурные центры, например, Коммерческий клуб в Даоли. Там на Святках устраивались костюмированные балы, съезжались нарядно одетые господа, дамы в мехах и в вечерних туалетах – обеспеченные, состоятельные люди. Хотя некоторые богачи после появления Советской армии покинули Харбин, переехав в Шанхай или за границу, кое-кто еще оставался.
Местного магната, еврея-караима Лопато, имя которого было на устах у всех харбинцев, мне довелось увидеть один раз, из зрительного зала Железнодорожного клуба.