Было это во время празднования очередной годовщины Октябрьской революции, организованного Советским консульством. Лопато был избран в состав почетного президиума. С интересом взирала я на этого упитанного человека невысокого роста – первого капиталиста, увиденного мною вживую. Рядом с ним в президиуме находился и митрополит, глава Русской православной церкви в Китае, при всех своих регалиях: в клобуке, рясе, с панагией на груди. Так вот и сидели они, капиталист и церковнослужитель, под портретами вождей мирового пролетариата как олицетворение политики единого фронта.
За границей без языка тяжело – это банальная истина. В Харбине меня выручало то, что кругом звучал русский язык. И в магазине всегда можно было объясниться с продавцами-китайцами – они все, одни лучше, другие хуже, но говорили по-русски. Наряду с этим в ходу был какой-то невообразимый «волапюк», «пиджин рашн», на котором местное русское население изъяснялось с китайцами. Как-то раз, помню, нам с Ли Лисанем на прогулке захотелось переправиться через Сунгари на островок с чудесным названием Солнечный – это был дачный район Харбина. Решили нанять лодку. Лодочник оказался русским.
К Ли Лисаню он обратился на тарабарской смеси двух языков с оттенком явного пренебрежения:
– Твоя налиды надо?[87]
Я прямо зашлась от возмущения и, вопреки своему обыкновению, резко оборвала его:
– Вы что думаете, мы языка не понимаем? Да мой муж лучше вас знает русский. Вот и вы говорите по-человечески!
Лодочник сразу осекся и молча заработал веслом.
В китайской среде
Сейчас вошло в моду слово «адаптация» – в мои времена такого понятия не было. Мы жили, запертые в своих собственных границах, мыслящие по раз и навсегда установленным канонам и искренне думающие, что весь мир устроен так же, как у нас. Поэтому, когда я ехала в Китай, то, по существу, ничего не знала об этой стране, о китайцах и их быте. Мир был разобщенным. Единственное, что я прочитала, это была книга Агнессы Смедли «Земля», в которой описывался старый патриархальный Китай, но он показался мне таким далеким, таким непонятным, что я почти ничего не зафиксировала в памяти. Поэтому, несмотря на десять лет совместной жизни с Ли Лисанем, Китай оставался для меня terra incognita.
И вот я оказалась среди китайцев – настоящих, неевропеизированных. Здесь, в восточной стране, отгороженной Китайской стеной, на протяжении тысячелетий складывалась своя специфическая культура, особое мышление. Все было разительно не похоже на то, к чему я привыкла с малых лет. Я многому удивлялась и многое отторгала, но все-таки была достаточно тактична, чтобы не выражать вслух свое возмущение или неприятие.
Даже брюки на женщинах казались мне странными.
«Нашла чему удивляться! – усмехнется современный читатель. – Разве сегодня не встретишь русских женщин в брюках?»
Безусловно. Но ведь прошло полвека, и в мире многое изменилось: русские женщины стали носить брюки, а китаянки – юбки. Но тогда было иначе.
Правда, жены ответработников носили суконные брюки, имевшие хоть какой-то покрой, и нечто, похожее на френч со стоячим глухим воротничком, но обычные женщины в революционном кругу ходили просто в ватных штанах, ватных шапках, носили прямые волосы, стриженные скобкой, или косички. Никакой женственности, никакого намека на фигуру. Национальная одежда «ципао», обрисовывающая силуэт и открывающая ноги, считалась признаком буржуазности.
Меня позабавил один незначительный эпизод, вероятно, потому он и запомнился. Кто-то из китайских женщин, пришедших навестить меня, привел с собой мальчика лет семи, одетого в длинное пальто с воротником из чернобурой лисицы. Матери, видимо, не было известно, что это очень дорогой мех, который носят лишь элегантные дамы, и он совершенно неуместен на ребенке. Но откуда ей было это знать!
Тогда я еще понятия не имела, насколько простыми, незатейливыми были быт и представления тех, кто прежде жил в Яньани.
Вскоре по приезде мне со склада обмундирования выдали синий материал на штаны и… белые матерчатые тапочки! Их вид вызвал у меня почти отчаяние. «У нас в таких тапочках только покойников в гроб кладут!» – мелькнула испуганная мысль.
Я вежливо поблагодарила и поступила по-своему: из синего материала сшила себе скромное платье с красным кантиком, а тапочки убрала с глаз подальше.