Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Признавая необходимость подобной конспирации, я все-таки про себя думала: «А ведь это вроде секрета Полишинеля – при желании ведь так просто узнать, что у Ли Лисаня жена русская!»

Но, к слову сказать, у меня самой не было никакого желания присутствовать на такого рода приемах – я не знала ни китайского, ни английского языка, да и держаться не умела на подобных светских церемониях.

Зато в домах у советских работников мне нравилось бывать – там было все понятно и привычно, только, пожалуй, уютнее и красивее, чем в простых московских семьях. Помню, меня поразило, что каждый раз к приходу гостей в туалете меняли полотенце для рук. Это мне так понравилось, что я с тех пор завела такой же порядок и у себя в доме.

Но то, что казалось понятным мне, нередко шокировало китайцев. С этим связан один яркий случай.

У секретаря Северо-Восточного бюро ЦК КПК Пэн Чжэня (впоследствии он стал членом Политбюро и мэром Пекина) была очень красивая молодая жена. На одном из банкетов она оказалась рядом с генералом Журавлевым, который начал от души ухаживать за ней: подливал вина, накладывал на тарелку угощение. Разговаривать с красавицей-китаянкой генерал не мог, но его усиленные знаки внимания, скорее всего, имевшие дипломатическую цель – выразить уважение к Пэн Чжэню, и без того повергли ее в полное замешательство. Она, полыхая румянцем, наклонила голову и не отрывала глаз от тарелки. А сам Пэн Чжэнь нахмурился и сидел туча тучей.

Я изумленно наблюдала за этой сценой и, вернувшись домой, спросила мужа:

– Что это Пэнь Чжэнь был сегодня такой недовольный?

Ли Лисань ответил:

– А ты что думала? У нас вот так ухаживать за женщиной не принято! На чужую жену нельзя обращать никакого внимания.

Меня же, наоборот, обижало, когда на меня смотрели как на пустое место (в китайской компании это часто случалось). С Ли Лисанем-то я, конечно, в Москве много работала в этом плане – он научился подавать пальто, пропускать меня вперед. А здесь я нередко видела, как жена снимала с вешалки пальто и накидывала на плечи мужу или как ответственный муж важно шествовал впереди, а жена тихо семенила за ним, соблюдая дистанцию в два шага.

Но мы с Ли Лисанем сохраняли московскую традицию: по вечерам, когда выходили гулять по садику, он предлагал мне руку, и мы долго ходили под руку, непрерывно беседуя.

А охранники, неотступно следовавшие за нами, не переставали удивляться: «Что это они – почти старики, а все под ручку ходят, как молодые?»

* * *

Первое время после приезда в Харбин меня тяготило отсутствие московской культурной жизни, и я попыталась приобщиться к местным развлечениям.

Сначала довольно часто ходила с Ли Лисанем смотреть «цзинси» – пекинскую оперу в исполнении местной труппы. Муж не был большим поклонником этого жанра, а обо мне и говорить не приходится. Но пекинскую оперу слушало все партийное руководство, и Ли Лисань не хотел выделяться «непосещением» театра. Ничего не понимая из того, что говорили и тем более пели на сцене, я просто сидела и глазела на яркие костюмы исполнителей, на их грим и пластичные жесты.

Зрительный зал, построенный по европейским канонам, густо заполняли солдаты. Цвет военной формы образовывал одно сплошное серое пятно. Солдаты занимали места повсюду: в партере и на балконе, стояли в проходах и у стен, сидели на барьере верхнего яруса, свесив ноги в обмотках и стоптанных тапочках. У многих на поясе болталась деревянная кобура с револьвером, обернутым в кумачовый красный лоскут, – шик революционной эпохи.

Колоритно выглядел зал. В этом чувствовалась какая-то своеобразная романтика, присущая всем беспокойным временам и народам. Другим видом развлечений были танцы.

В традиционном Китае женщины никогда не танцевали с мужчинами, танго и фокстроты считались атрибутикой полуколониального Шанхая. Но по причуде человеческой натуры это «буржуазное времяпровождение» каким-то образом проникло в пещеры Яньани и привилось там. Говорят, что китайских коммунистов с ним познакомили те немногие европейцы, которые из чувства интернациональной солидарности оказались в этом глухом уголке.

«Танцы в обнимку» понравились всем, в том числе и Мао Цзэдуну, и с тех пор, вплоть до самой «культурной революции», стали привилегированным развлечением политической элиты КПК.

Лично я в Москве очень любила танцевать, и в Харбине Ли Лисань по субботам начал водить меня в закрытые залы для ответработников, где устраивались танцевальные вечера. Но обстановка мне там сразу не понравилась.

Для меня танцы всегда были своего рода праздником, на который необязательно нужно было надевать вечерние туалеты, но все-таки необходимо было приодеться. А здесь и женщины, и мужчины приходили в чем были – в заношенной ватной одежде и шапках. Мне это казалось очень неэстетичным. И еще эта музыка, которую исполнял оркестр, – заунывная, с вялым ритмом, под который танцующие медленно перемещались по залу.

Я очень скоро перестала посещать эти «балы».