Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Танцевал Мао Цзэдун весьма своеобразно. Интересно было наблюдать, как он, с выправкой солдата в строю, с серьезным лицом и сосредоточенным взглядом, вел свою партнершу в замедленном ритме китайской музыки, рубя воздух другой рукой, словно отбивая такт. Здесь же танцевали и другие руководители. Чжу Дэ, не менее солидный и серьезный, по существу, топтался на месте в ритме марша. Порхал по залу Чжоу Эньлай – к нему выстраивалась самая длинная очередь желающих потанцевать. В нарушение привычных мне правил инициатива приглашения на танец чаще всего исходила от девушек, которые стайкой кружились возле кресел, где восседали ответственные лица, неторопливо беседовавшие между собой.

Эти танцевальные вечера мне претили, я чувствовала там себя «белой вороной» и предпочитала отпускать мужа одного. Когда ему стало неудобно появляться в Чжуннаньхае, он продолжал по субботам ездить на танцы в гостиницу «Пекин» – другой своеобразный клуб для номенклатуры рангом чуть пониже, чем Чжуннаньхай. Думаю, что Ли Лисаня влекли туда не столько сами танцы, сколько возможность пообщаться с товарищами в неформальной обстановке. В последний раз такой танцевальный вечер состоялся в гостинице «Пекин» в мае 1966 года, уже под раскаты грома приближающейся «культурной революции».

В первые годы после провозглашения КНР в большом актовом зале Чжуннаньхая (других приличных залов в столице не было) для руководства ЦК часто устраивались концерты, выступления артистов пекинской оперы или народных танцевальных коллективов. Нам с мужем тоже присылали билеты. С особым удовольствием я посещала выступления советских артистов. Мне посчастливилось видеть, как танцевали Уланова, Лепешинская. Лепешинскую я даже сопровождала в ее походе по пекинским магазинам. Ли Лисань тоже любил балет, преклонялся перед искусством Галины Улановой. Она прилетела в Китай в канун празднеств по поводу первой годовщины провозглашения КНР, но не успела на государственный прием. Когда мы встретились и речь зашла об этом приеме, Ли Лисань даже ухитрился сделать ей комплимент:

– Все было бы прекрасно, если бы не одно обстоятельство.

– Какое? – удивилась Уланова.

– Вас там не было.

У Мао Цзэдуна были свои пристрастия в искусстве. Чаще всего он появлялся, когда давали спектакли пекинской оперы. Перед самым его появлением откуда-то из боковых дверей просачивался и распространялся по залу шепоток – зрители в рядах наклонялись друг к другу и шептали на ухо, как при детской игре в «телефон»:

– Председатель идет. Не хлопать!

И зал встречал высокую фигуру Мао Цзэдуна, в полутьме проходившего к месту, полным молчанием, которое не нарушал ни один хлопок. Меня это, признаюсь, удивляло: для советских людей более привычными были громовые овации в честь вождя.

Русский дух

Когда я приехала в Пекин, там проживало около пятисот человек русских эмигрантов. Все они кучковались в районе Дундана, формируя замкнутую колонию. Но наша няня Мария Ионовна, привыкшая в Харбине к русской среде, по приезде в Пекин прямо на улице бросилась к первой попавшейся русской женщине и начала устанавливать знакомства. С удовольствием бегала из одного дома в другой и приносила «на хвосте» местные новости и сплетни.

Когда-то в начале 20-х годов ХХ века через Пекин проходил поток русских беженцев из Сибири и Дальнего Востока, сливавшийся здесь с ручейком эмигрантов, уходивших через Монголию, и остатками разбитых в Туркестане белых армий генералов Дутова и Анненкова. Здесь, в Посольском квартале, после отставки с поста на КВЖД поселился генерал Хорват, один из вождей русской дальневосточной эмиграции. Но бесконечные войны между китайскими милитаристами, а затем японская оккупация делали древнюю столицу ненадежным прибежищем, и к концу 40-х годов все, кто мог, разъехались, остались люди без особого достатка и связей – мелкая эмигрантская сошка.