Была у нее еще одна сестра, красавица Шура, вышедшая в Харбине замуж за инженера-англичанина и уехавшая с ним сначала в Южную Африку, а затем в США. Мария Ионовна переписывалась с ней, но началась Корейская война, оборвавшая все связи Китая с Западом, и Ли Лисань сказал мне:
– Предупреди няню, чтобы она больше не писала в Америку.
Няня про себя поворчала, но смирилась – она ценила работу в нашем доме. Мария Ионовна пришла к нам в дом накануне рождения моей младшей дочери Аллы по рекомендации советского консульства (брать кого попало я не рисковала). Думаю, что в консульстве не знали о ее офицере, умершем от ран и болезней в начале 40-х годов. В 1947 году она уже была в третий раз замужем, за русским извозчиком, который, видимо, прошел по статье «пролетарий». Извозчик, как и положено пролетарию, пил горькую, ругался и бил жену. Поэтому Мария Ионовна, согласившись перебраться со мной и обожаемой Лялечкой в Пекин, с облегчением с ним рассталась. С тех пор вся ее жизнь сосредоточилась в нашем доме вплоть до 1961 года, когда после инсульта и нескольких лет госпитализации в парализованном состоянии ее пришлось отправить в Харбин, в русский дом для престарелых, где она и скончалась. Все заботы о ней в Харбине взяла на себя моя верная подруга Аня, которая и устроила ей похороны по православному обряду.
Несмотря на резковатый и ворчливый характер Марии Ионовны, я была к ней привязана – она вносила в мой семейный быт тот русский дух, которого мне недоставало. Мама моя была уже старенькой, у нее не было сил хлопотать по дому, и всем этим занималась наша няня. Учила повара готовить русские блюда, сама варила варенье и квас, изготавливала домашние настойки на ягодах, даже на шелковице. Особенно перед Пасхой в доме поднималась кутерьма: няня ставила тесто для куличей, бегала смотреть, как оно подходит, а потом неслась обратно на кухню, где варила яйца и готовила творожную пасху. Мама, сидя в кресле, с которого она теперь редко поднималась, с удовлетворением наблюдала за няниной суетой, давала советы, раскрашивала яйца, взяв в помощницы Инночку. Эта предпраздничная суматоха, наверное, напоминала ей былое – пасхальные приготовления в Студенке. Да и у меня возникали радостные детские воспоминания.
В церковь мама в Пекине уже не ходила, няня же отстаивала в пасхальную ночь заутреню и возвращалась с освященными куличиками и яйцами. А в обычные дни после причащения приносила маме просфору. Именно няня стала инициатором крещения Аллы. Получив одобрение моей мамы, она сводила пятилетнюю Аллочку в церковь, где обряд совершил китаец-священник отец Василий. Обе сговорившиеся старушки поставили меня в известность уже post factum, а Ляле строго-настрого запретили рассказывать об этом папе.
Русская церковь располагалась на краю старого Посольского квартала, возле ворот Хадамэнь (ныне Чунвэньмэнь), в обычном доме на первом этаже. Когда-то в этом квартале действовала настоящая церковь, построенная в XVIII веке с дозволения китайского императора на выделенные им средства. Но в 20-е годы ХХ века она оказалась на территории советского посольства и, само собой, была закрыта и заколочена. Позднее, в конце 50-х годов, когда почти все местные русские разъехались и прихожан осталось совсем немного, службы стали проходить в маленькой фанзе, в хутуне возле улицы Ванфуцзин, а в начале 60-х годов и вовсе прекратились.
До середины 50-х годов в Пекине существовала еще Православная духовная миссия, ведущая свое начало со времен Петра Первого, но она размещалась на отшибе, у городской стены, рядом с воротами Дунчжимэнь. Помнится, Мария Ионовна ездила туда не больше одного раза в год, и каждый раз это было большое событие и долгие сборы. Вызывали рикшу (другой транспорт туда не ходил), и няня, принарядившись, погружалась в коляску и уезжала в паломничество на целый день.
Сама я побывала в миссии всего один раз, по печальному поводу. Летом 1952 года, когда скончалась мама, я решила похоронить ее на старом православном кладбище за воротами Андинмэнь. Нужно было получить разрешение от начальника миссии, и я отправилась к нему. Последний глава миссии отец Виктор (Святин) принял меня в своих покоях. Он был очень вежлив и внимателен – наверное, в первый и последний раз по такому поводу к нему обращалась супруга китайского министра. Маме отвели лучший участок, в двух шагах от паперти. Похоронили как положено, с отпеванием по православному обряду. Первым моим побуждением было заказать памятник с крестом, но Ли Лисань сказал, что все будут знать, что это могила тещи министра-коммуниста, и символику надо изменить. Я поставила памятник со звездой, как на могилах советских воинов. Отец Виктор согласился и на это.