Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

После Второй мировой войны советское Генконсульство уже не открещивалось от эмигрантов, а старалось привлечь их под свое влияние. Эмигранты на родину не спешили, но взяли советские паспорта и вошли в патронируемое Генконсульством Общество советских граждан. Дружили с консульством даже самые большие пекинские богачи – Шикин и Шихман. Шихман, полный, чернявый еврей, был женат на дочери крупного китайского капиталиста из соседнего города Тяньцзиня и владел в Посольском квартале обувным магазином «Батя». Его единственная дочь Сюзанна появлялась на детских праздниках разодетая как принцесса, в сопровождении чопорной бонны-англичанки. Шикин, коренастый русак, держал под Пекином молочное хозяйство, чуть ли не единственное в городе. Располагалось оно прямо напротив главных ворот Яньцзинского (теперь Пекинского) университета. Был у него и продуктовый магазинчик на Дундане, где продавались сметана, сыр, творог, ватрушки – все, что требовалось русской душе. Продавцы-китайцы были очень обходительны, говорили по-русски. Кстати, в середине 50-х годов Шикин уехал в Советский Союз и был направлен в Среднюю Азию. Но этот деловой человек и там не пропал: возглавил молочную ферму, добился отличных результатов и, по рассказам, стал чуть ли не Героем Социалистического Труда.

Существовали в Пекине и другие русские заведения: комиссионный магазин Мизгина (о котором я уже упоминала), дамская парикмахерская «Марселла» возле Международного клуба в Посольском квартале. Я любила бывать в этом уютном, мило обставленном салоне, любовалась изящной златокудрой хозяйкой, которую за глаза все так и звали Марселлой. Она была здесь единственной парикмахершей, если не считать помощника-китайца, который подносил кувшин и поливал водой, когда хозяйка мыла голову клиенткам. Посещала этот салон и супруга советского посла Зинаида Павловна Юдина. Марселла с гордостью рассказывала, как во время пекинских гастролей у нее в дверях неожиданно появилась певица Вера Давыдова, солистка Большого театра, и взмолилась в смятении и тревоге:

– Ради Бога, помогите! У меня завтра концерт, а вот, посмотрите, седина проступает!

Марселла волновалась, накладывая краску на волосы знаменитости, не будучи уверенной, что ее краска подойдет в тон, но все обошлось благополучно. Трижды лауреат Сталинской премии осталась довольна.

У Общества советских граждан (читай: эмигрантов, или «местных») действовал клуб, расположенный в непосредственной близости от советского консульства (позднее посольства), в одном из зданий, которое в начале ХХ века служило казармой для русских казаков. По праздникам и по субботам – воскресеньям там демонстрировались советские фильмы, предоставляемые Посольством, проводились торжественные собрания, самодеятельные концерты, детские елки, новогодние лотереи. На эти мероприятия собиралась вся русская колония. Я там не появлялась, понимая, что для мужа нежелательно мое общение с «белыми», но няня Мария Ионовна практически не пропускала ни одного события, сурьмила брови, напудривалась, нарумянивалась – для нее это был «выход в свет».

Сама Мария Ионовна Полякова была примечательной личностью, настоящей русской харбинкой. Родилась она в Симбирской губернии. Задолго до революции двенадцатилетней девочкой с родителями выехала из России – отец, Иона Чиняев, отправился на строительство КВЖД в Маньчжурию, где и остался работать. На КВЖД позже начали служить и братья Марии Ионовны. В 1936 году, когда дорога была продана Японии и железнодорожникам разрешили вернуться в СССР, Иона Чиняев собрал всю семью – сыновей, дочерей, зятьев и внуков – и они дружно выехали на родину. Одна Мария Ионовна осталась в Харбине, потому что была замужем за семеновским офицером, которого очень любила. Ради него она в свое время убежала чуть ли не из-под венца от первого мужа. Семеновский офицер, естественно, не ждал ничего хорошего от «красных», но отец Марии Ионовны, потомственный рабочий, никак не связанный с «белой» политической эмиграцией, не имел в душе ничего против советской власти. Тем не менее, когда в СССР начались поголовные репрессии против кэвэжэдинцев и других харбинцев, молодое поколение семьи «пошло под нож». Один из племянников погиб на фронте, а отец умер вскоре после войны от заражения крови. Мария Ионовна долго не имела никакой связи с родными. Уже в Пекине, после смерти Сталина, до нее кружным путем дошло известие о страшной трагедии: все ее братья и сестры, за исключением самой младшей, погибли в ГУЛАГе.

Мария Ионовна очень горевала, ругала Сталина самыми оскорбительными словами. (Ругаться она была мастерица – и по-русски, и по-китайски!) Я понимала ее горе и только просила: «Вы при Ли Мине этого не говорите». Благодаря «оттепели» нашей няне удалось связаться с родными, жившими под Москвой, в Вешняках, и в 1956 году съездить к ним, повидаться со старенькой матерью и сестрой Ниной, но остаться в СССР она не захотела.