Читаем Из России в Китай. Путь длиною в сто лет полностью

Мое знание языка и русской литературы получило признание в Китае: мои переводы публиковали в русскоязычных изданиях, а с 1953 года меня пригласили в качестве консультанта в издательство «Жэньминь вэньсюэ» («Народная литература»), которое в тот период уделяло большое внимание переводам произведений русской литературы. Там собралась очень сильная плеяда переводчиков – Цао Ин, Е Шуэйфу, Сюй Лэйжань, группировавшихся в 40-е годы вокруг советского издательства «Эра» в Шанхае. Это были высокоинтеллектуальные люди, прекрасные знатоки и поклонники русской литературы. Дружеские отношения с ними у меня сохранились надолго.

Мои студенты

Главным делом моей жизни была преподавательская деятельность, которая всегда увлекала меня.

Короткие два года преподавания в Харбине стали для меня первой ступенькой в русистике. Затем в Пекине я прошла долгий путь работы на всех уровнях – от начальных групп, которые учились произносить «а» и «о», до аспирантов и преподавателей, повышавших квалификацию. В 1952–1953 учебном году мне как раз дали такую группу, собрался очень сильный коллектив, из которого впоследствии вышли замечательные педагоги и профессора, ставшие моими коллегами.

В середине 50-х годов Институт русского языка переехал в новый кампус, за городскими воротами Сичжимэнь, где были построены и общежития, и столовые, и стадион. Набор расширился колоссально – в одном потоке набиралось по тридцать – сорок групп, а всего студентов было более четырех тысяч. Русский язык находился на пике популярности. При Институте было создано специальное отделение для языковой подготовки учащихся, направляемых в Советский Союз.

Китайские учащиеся того времени были идеальные, прямо сказать, золотые студенты. Никогда не шумели на занятиях, не опаздывали, внимательно слушали, аккуратно выполняли все задания. Работать с ними было одно удовольствие. Чувствовалась искренняя заинтересованность в успехе, волевое стремление к результатам. Некоторые до того дотошно приставали с вопросами, что приходилось объяснять и объяснять, а вопросы все сыпались без конца, пока, наконец, не выдерживали одногруппники: «Да хватит же! Ведь тебе все объяснили. Давайте продолжать занятие».

По утрам институтский парк гудел на разные голоса – студенты отрабатывали фонетику. Многие разгуливали, уткнувшись носом в зеркальце, но не для того, чтобы любоваться собой, а чтобы проверять артикуляцию, особенно при освоении такого неподатливого звука, как [р]. В итоге, вложив упорный труд, практически все начинали правильно и произносить, и говорить.

Но был такой случай, который меня поразил. На одном из первых занятий, когда мы начали повторять отдельные звуки, а затем слова, я вызвала новенького студента. Как только он открыл рот и начал читать по слогам: «Мама тут, Антон там», – я была просто очарована его голосом. У студента оказался очень красивый баритон и произношение необычайно точное, не требовавшее поправок.

– Вы случайно не поете? – спросила я его.

– Пою немного, – скромно признался молодой человек.

Это был Ван Цзяфэй, теперь – один из столпов нашего института, известнейший специалист в области русского разговорного языка, риторики и стилистики.

Студентов я всегда любила и старалась, чтобы на занятиях им было интересно. Никогда не стремилась «держать дистанцию», не боялась «потерять лицо». Не сидела, как палка, уткнувшись носом в книгу. Внимательно следила, как кто реагирует, соблюдая принцип «заставлять работать всех» – не только сильных, но и слабых. Для слабых я предлагала задания, которые им были по силам, а вот к концу урока, когда времени оставалось мало, всю тяжесть работы переносила на сильных – они помогали мне вытянуть урок и сделать все, что нужно было по плану. Если вижу, что ребята устали, пошучу, отвлеку внимание – они похохочут, и снова можно продолжать работу. Нотаций никаких не читала, а старалась больше подбадривать, вселять уверенность в их собственные силы, в перспективы работы. Некоторые мои пожелания, о которых я сама подзабыла, мои бывшие студенты запомнили на всю жизнь. Не так давно один из них, успешно проработавший в области журналистики всю жизнь, напомнил мне:

– А ведь это вы первая подсказали: «Вам надо стать журналистом-международником!»

В 1963 году пришло указание набрать учащихся рабочекрестьянского происхождения. Приехали ребята из дальних провинций, глухих деревень – оборванные, без обуви. Ходили по институту босиком. Потом им выдали верхнюю одежду, тапочки, одеяла. Я давно уже не работала с первым курсом и сама попросилась к ним – захотелось тряхнуть стариной. С первого же урока ребята мне понравились – живые, активные, занимались с интересом. Когда задавала вопрос, сразу поднимался лес рук. Как-то раз послушал урок преподаватель, работавший до меня, а потом удивленно сказал: «Я просто не узнаю группу. У вас поднимают руку даже те, кого я с трудом заставлял отвечать!» Я сочла эти слова большим комплиментом – ведь для педагога так важно втянуть в работу даже малоактивных.

Вьетнамцы

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное