Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Я слышала, что Гао Ган начинал партизанским комиссаром в глухом крестьянском районе в провинции Шэньси. Именно он подготовил базу для поредевшей и измотанной переходами Красной армии, которую привел сюда Мао Цзэдун, отступая из южных районов Китая. Во многом благодаря ему Яньань – крошечный уездный городок в Шэньси – стал «пещерной столицей» КПК. И здесь же в 1942 году во время кампании «по упорядочению стиля партии» по милости ближайшего советника Мао Цзэдуна, Кан Шэна, Гао Ган оказался в тюрьме. «Ну и что из того? – рассуждала я. – Ведь его же выпустили и реабилитировали, и он теперь занимает высокий пост. Так что же может тревожить его совесть?» Ответа на свой внутренний вопрос не находила. Языковой барьер всегда является препятствием для понимания сущности человека, и я, не имея возможности разговаривать с Гао Ганом напрямую, долго не могла составить собственного мнения об этом человеке. Но к Ли Лисаню с вопросами относительно личности Гао Гана не обращалась – знала, что он не любит таких пересудов, старалась разобраться сама.

Несомненно, всякий проявляет себя прежде всего через свои поступки. Очень скоро я отметила, что Гао Ган любит размах в жизни. В Харбине, как и впоследствии в Пекине, он занимал обширные апартаменты – целую анфиладу комнат в двухэтажном особняке старинной, европейского типа постройки. Правда, уюта в этом особняке не было. Видимо, жена не была способна навести в таком огромном доме нужный порядок. Сяо Ли, «маленькая Ли», как все тогда фамильярно называли супругу Гао Гана, была большеглазая женщина лет тридцати, невысокого роста. Вела она себя как-то неуверенно и даже робко, особенно в присутствии мужа. Причины этой робости я поняла позднее.

Гао Ган же держался повелительно и уверенно, как большой начальник, но особой культуры за душой у него не было. В самом начале нашего знакомства я случайно стала свидетельницей поразившего меня случая. Произошло это в одном из лучших особняков, который когда-то принадлежал харбинскому миллионеру. В 1945 году, после того как Советская армия вошла в Маньчжурию, здесь размещался штаб Малиновского, а затем дом был передан китайской Народно-освободительной армии и превращен в гостиницу закрытого типа, где время от времени останавливались особые гости, в частности американские военные чины, участвовавшие в качестве посредников в переговорах между коммунистами и гоминьдановцами. Здесь же устраивались торжественные приемы для советских товарищей. В здании сохранился прекрасный зимний сад с пальмами и другими тропическими растениями, в центре сада бил фонтан, а сверху проходил открытый балкон. И вот на одном из таких приемов я улучила минутку и одна спустилась в зимний сад: хотелось погулять, полюбоваться зеленью, забыть о том, что на дворе стоял уже зимний для Харбина месяц – ноябрь. Хожу между пальмами, случайно поднимаю голову и вижу: на балконе появляется Гао Ган. Подходит к балюстраде, опирается на перила и вдруг, поднеся руку к носу, смачно сморкается и харкает, сбрасывая все это прямо вниз. Я была в шоке – мои дворянские гены не выдержали такого плевка и сморкания. А Гао Ган, так и не заметив меня, проделал всю эту операцию и спокойно удалился.

Я подумала: «Боже мой! Если бы это был простой рабочий, крестьянин, тогда все понятно. А тут руководитель такого ранга, и полное отсутствие элементарной культуры!» Нет, я не могла уважать такого человека.

Последующие впечатления не смогли изменить моего представления о Гао Гане в лучшую сторону. Помню, как-то раз он поздно вечером вызвал Ли Лисаня к себе по какому-то делу. Ли Лисань вернулся озабоченный и обронил такую фразу: «Мне кажется, Гао Ган играет со мной, как кошка с мышкой».

Это меня насторожило: значит, этот начальник то отталкивает Ли Лисаня, то, наоборот, хочет приблизить к себе, сделать своим сторонником. В чем? Ради какой цели? В политических сложностях, повторяю, я не разбиралась. Но тут меня осенила мысль: Гао Ган, видимо, по натуре интриган, и эти игры у него в крови – отсюда и бегающий, беспокойный взгляд.

Разгадка для меня была найдена.

Ли Лисань, по характеру прямой и принципиальный, всегда отвергал подобные политические игры. С Гао Ганом он не мог и не хотел сближаться, и это позднее отразилось на его политической судьбе. Несомненно, в отстранении Ли Лисаня от руководства Всекитайской федерацией профсоюзов (о чем я расскажу ниже) Гао Ган сыграл неблаговидную роль, но метил он не в Ли Лисаня, а гораздо выше. Нападая на Ли Лисаня, он, как говорит китайская пословица, «указывая на шелковицу, ругал акацию», то есть фактически атаковал того, кто в Политбюро курировал профсоюзную работу. В наши дни имя этого человека известно – это был Лю Шаоци, без чьей санкции Ли Лисань не принимал никаких важных решений.

Когда началась Корейская война, Северо-Восток стал важнейшей военно-оборонной базой Китая, и это позволило Гао Гану сделать новый шаг в своей карьере. В 1952 году он был назначен председателем Госплана и собирался перебраться в Пекин.