Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

С зятем Лю Хэчжуном я тоже переговорила по-китайски – по-русски он не понимал. Как я ему была благодарна за то, что он не побоялся навестить в тюрьме новоприобретенную тещу! Далеко не всякий решился бы на это. Это сразу расположило меня к нему, и в дальнейшем у нас сложились неплохие отношения.

Очень порадовала новость, что у меня есть внук. Мечта моя приобрела живую форму! Сколько раз, сидя на голом топчане в тюремном бездействии, я закрывала глаза и рисовала себе картины будущей жизни. Расцвечивала подробностями, разворачивала в повествование, вводя в него несуществующих персонажей: «Меня, конечно, выпустят на свободу. Не буду же я ни за что ни про что вечно торчать за решеткой! Справедливость восторжествует, семья наша воссоединится. Мы с дочерьми уедем в Москву, девочки там устроятся. Ляля (по моему сценарию) станет физиком, как она когда-то мечтала, и замуж выйдет тоже за физика. У нее все будет в порядке, а вот у Инны, занимающейся какой-то гуманитарной работой, семейная жизнь (в моем воображении) не складывается. Зато у нее есть сын, прелестный мальчик, и я помогаю ей воспитывать его».

Этот придуманный внук, которому я дала имя Сережа, стал для меня почти реальным существом. Я держала его на руках, возила в колясочке, чувствовала молочный запах младенческой кожи, и мне становилось так хорошо, так тепло на душе! Он согревал мою тюремную жизнь.

И вот теперь у меня и вправду есть внук – не Сережа, но Павлик. Скорей, скорей бы подержать его на руках! Но до этого было еще далеко.

Странно, но в рамках всей этой сочиненной семейной жизни, помогавшей вырваться за стены тюремной камеры, почему-то не находилось места моему мужу. Я не видела его в своем воображении. (Подкорковое осознание невозможности встречи? Предчувствие?) На свидании я, конечно, несколько раз задала девочкам вопрос об отце, и их упорное молчание повергло меня в тревогу: «Почему они уходят от ответа? Плохой признак, очень плохой». При этой мысли внутри у меня все замирало, но по-прежнему хотелось верить, что Ли Мин жив и мы освободимся вместе.

– Когда пойдете к отцу на свидание, не забудьте купить сигареты. Лучше всего его любимую марку «Чжунхуа». Он не может жить без сигарет, – наказывала я дочкам.

Если бы я знала, какую бурю чувств подняла у них в душе эта просьба!

Мне мои родные девочки притащили огромное количество давно не виданных и даже забытых вещей: хлеб, конфеты, печенье, фрукты, простоквашу, которую я съела тут же, на месте, испытав истинное блаженство. Помнится, меня поразил многофункциональный перочинный ножичек, которым зять ловко открыл одну из баночек со снедью. (Вот до чего я одичала в замкнутом пространстве!)

Мои девочки потратили на все эти покупки больше 20 юаней – немалые по тем временам деньги, если принять в учет, что Инна получала 56 юаней в месяц, а Ляля, как простая работница, и того меньше – 28 юаней.

Свидание наше длилось долго – более трех часов, и при этом никто из тюремщиков не появлялся, не мельтешил перед глазами. Мы сидели рядом, могли обняться, подержать друг друга за руки. Конечно, может быть, кто-то подслушивал за дверью или имелось для этого устройство. Кто знает? Но важно, что у нас по крайней мере была иллюзия того, что мы одни.

Глава 9 Из Циньчэна в Юньчэн

Выпускают!

В мае 1975 года не совсем понятные вещи стали происходить в тюремном коридоре. Рано утром и по вечерам, до отбоя, когда по тюремному расписанию все должно было бы стихать, слышались шаги и тяжелое хлопанье дверью. Что бы это значило? Массовые выводы на допрос или перевод куда-то? Я терялась в догадках.

Вернувшись в камеру после свидания с дочерьми, я особенно остро почувствовала себя запертой в четырех стенах, тоска по свободе защемила сердце. Слабым утешением служили только надежда на следующее свидание да те недоеденные яства, которые мне разрешили забрать с собой в камеру. Правда, доесть их я не успела.

Через пару дней в неурочный час заскрипела и моя дверь. Надзирательница сунула мне в руки какую-то вещь. Что это? Боже праведный, да это же моя черная сумка, которую у меня отобрали при аресте! Только теперь она была раздутая, пузатая от засунутых в нее вещей. Я раскрыла и извлекла оттуда светлое летнее платье, порядком измятое и пожелтевшее, нижнее белье, авторучку и наручные часы. Все показалось мне совершенно незнакомым и чужим.

– Это не мои вещи, – сказала я.

– Как не ваши? – удивилась надзирательница. – Ваши, конечно. Посмотрите хорошенько, все ли тут. Часики не ходят, я проверяла. Но ничего, почините потом.

При словах «почините потом» я чуть не задохнулась от радости: «Значит, меня выпускают из этого каменного мешка!»

Поспешила признать все вещи своими и даже, помнится, подписью подтвердила их получение. Надзирательница удалилась, а я в волнении забегала по камере: «Выпускают! Выпускают!» – звенело у меня в ушах. Ночь провела без сна. Радость душила меня.