Читаем Из России в Китай. Путь длиною в сто лет полностью

Утром, лишь только я успела проглотить миску привычной жидкой кашицы, за мной пришли. Без слов повели в комнату допроса. За столом сидели двое в военной форме. Они вежливо справились о моем здоровье и объявили, что у меня нашли язву двенадцатиперстной кишки. Слава Богу, что не рак!

Затем с места в карьер объявили:

– Собирайте вещи: вы покидаете тюрьму.

– Куда же я поеду?

– В провинцию Шаньси, город Юньчэн.

– А там что – опять тюрьма?

– Нет, нет! Вы там будете проводить свои преклонные годы.

Хорошенькая перспектива! Меня охватили противоречивые чувства: с одной стороны, наконец-то я вырвусь из этого каземата, где мне осточертело каждое пятнышко на стене! С другой стороны, это значит, что меня высылают из Пекина, разлучают с дочерьми. Что меня ждет в глухой провинции, где нет ни единой знакомой мне души? На что я буду жить, как будет обставлен мой быт – тоже неизвестно. И мне вдруг стало даже жалко оставлять мою камеру, хоть и опостылевшую, но с уже сложившимся, устоявшимся укладом жизни.

Но через мгновение радость ожидающей меня свободы развеяла все эти опасения – будь что будет, все лучше, чем эти ненавистные стены!

Получив сигнал, что разговор окончен, я с непривычной резвостью вскочила с бочонка и отправилась собирать вещи.

Их, конечно, было не бог весть сколько. Обременяли только кулечки и пакетики с продуктами, принесенные дочерьми. За четыре дня, прошедших с нашего первого и последнего свидания, я не успела все съесть, да и, признаться, не торопилась – растягивала удовольствие, смаковала. Иногда страж, подсматривавший в глазок, кричал из коридора:

– Ты что там жуешь?

На что я не без гордости отвечала:

– Мне разрешено – дети принесли передачу.

Такой ответ удовлетворял солдатика. Теперь во время сборов меня занимал один вопрос: «В чем же я поеду? Уж не в этом ли одеянии черного ворона?»

К счастью, это было не так – мне выдали новый комплект одежды: шерстяные брюки, приличную блузку и жакет из синтетической ткани принятого тогда прямого кроя. Я попросила дать и новую обувь – старая уже износилась до неприличия, и мне принесли матерчатые китайские тапочки с парой носков.

Когда я сбросила опостылевшую тюремную одежду, то испытала огромное удовольствие, почувствовав себя не зечкой, а женщиной, и, как показалось мне, даже элегантно одетой. Удивило, что все пришлось мне впору. Как позже выяснилось, все это было куплено на мои же деньги – 200 юаней, конфискованные при аресте.

Сборы закончены. Я окинула прощальным взглядом свое многолетнее пристанище, и что-то шевельнулось в душе. Нет, это было не чувство грусти при расставании, а скорее сожаление о бездарно потерянном времени – восемь ушедших в пустоту монотонных лет. Что же меня ждет впереди? Хуже, наверное, не будет. А пока свобода, долгожданная свобода!

И вот я выхожу за дверь, которая захлопывается за мной, надеюсь, навсегда. Иду по коридору, а мои пакетики и кулечки несут сопровождающие, как в добрые старые времена. Сподобилась! Ведь прежде при переселении из одной камеры в другую (это происходило не раз) я тащила все вещи сама, сгибаясь под тяжестью ноши – на меня наваливали и матрас с одеялом, и труды классиков марксизма, которые дозволялось читать. А надзиратель шагал впереди и хоть бы пальцем шевельнул, чтобы прийти на помощь!

Перед выходом из здания стояли несколько надзирателей, среди них я увидела приветливое лицо врачихи. Эта милая женщина даже незаметно кивнула мне в знак напутствия. Какое это счастье – в страданиях встретить доброту и сочувствие!

Меня вывели во внешний двор и усадили в черный легковой автомобиль. Распахнулись огромные чугунные ворота, и мы покатили. Тюрьма осталась позади. Но я по привычке воздерживалась от разговоров с провожатыми и не задавала лишних вопросов: у меня еще не было ощутимого чувства свободы.

И вот уже знакомый Пекинский вокзал. Машина въезжает прямо на перрон, как раньше, когда я ездила с Ли Мином, и останавливается у дверей вагона.

Мягкий вагон! Это показалось мне чудом. Я представляла себе совсем иную картину: жесткий сидячий, переполненный до отказа, и я под охраной вооруженных конвоиров, привлекающая внимание десятков любопытных глаз. Это было бы удручающе тяжело.

А здесь в четырехместное купе вносят мой такой знакомый, такой домашний чемодан. Сопровождающие меня мужчина и женщина рассаживаются по местам. Присаживаюсь и я. И тут в проеме двери появляется еще один человек. Не верю своим глазам – это же мой коллега по институту Ван Дэшэн!

– И вы здесь? – изумляюсь я.

– Да, я буду сопровождать вас до места назначения, – улыбается он.

Какое счастье! Не спрашивая разрешения, перехожу на русский язык. Нас не одергивают.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное