«Решение ИКК об исключении Ли Ли-сяна из партии является правильным, но вместе с тем ему (т. е. Ли Лисаню) следует дать возможность через год поставить вопрос о пересмотре решения, если за этот год он покажет себя положительно на практической работе».
Таким образом, постановление ИКК вышло как бы половинчатым: с одной стороны, подтверждалось решение от 25.02.1938 года об исключении Ли Лисаня из партии, благодаря чему ИКК «сохранил лицо». А с другой стороны, было решено:
Считать возможным через год рассмотреть вновь вопрос о партийном положении Ли Ли-сяна.
Конечно, это было не то, на что надеялся Ли Мин, полагавший, что справедливость должна быть восстановлена, и как можно скорее. Но тем не менее такое постановление давало реальную надежду. И ведь год – это не так уж и много. Значит, через год он сможет вернуться в ряды партии!
И Ли Мину ничего не оставалось, кроме как работать и ждать 1941 года.
Глава 12
Война
И вот он наступил – сорок первый год. Никто не мог предполагать, что он станет зловещим.
Летом, в июне, у меня заканчивались выпускные экзамены в институте. В воскресенье 22 июня с самого утра мы собирались с Ли Мином поехать за город подыскать одну – две скромных комнатки, где можно было бы провести лето на природе.
Утро выдалось чудесное, на небе ни облачка – чего еще было желать для загородной прогулки! К девяти часам утра вернулись домой Володя с женой, проводив пятилетнего сынишку Толика – он уезжал с детским садом на лето в дачную местность. Но мы, Ли Мин и я, почему-то замешкались. И только было собрались выйти, как вдруг из черной тарелки репродуктора, стоявшего на письменном столе (тогда обходились такими радиоточками, радиоприемники были дорогостоящей роскошью), раздался тревожный голос диктора. Он объявил: в полдень, ровно в двенадцать, будет передаваться важное правительственное сообщение. Я была настроена по-выходному и не придала этому особого значения. Но Ли Мин решительно заявил: «Никуда не поедем!»
И, увидев мое расстроенное лицо, добавил:
– Ты ничего не понимаешь, Лиза! Что-то произошло, и очень серьезное.
К двенадцати часам мы всей семьей уселись перед репродуктором. Ровно в полдень мы услышали председателя Совнаркома В. М. Молотова. Срывающимся от волнения голосом он объявил, что сегодня на рассвете фашистские бомбардировщики сбросили бомбы на наши южные города – гитлеровская Германия без объявления войны вероломно напала на Советский Союз.
Война! Сколько о ней писалось, сколько говорилось начиная с 20-х годов! Как мы беззаботно распевали: «Если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы». Насколько мы были беспечно-наивными – показали дальнейшие события военных лет.
Ясный солнечный июньский день словно потускнел. Лица у всех сразу посуровели, в глазах появилась тревога. Все понимали, что война есть война, но надеялись – нет, даже искренне верили, что надолго война не затянется, что ни одной пяди родной земли не будет отдано врагу. «И на нашей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом!»
На улицах началось какое-то неуловимое беспокойное движение. Люди куда-то торопливо бежали, растерянные, встревоженные. У дверей военкоматов скапливались мужчины, подлежащие призыву. Их сопровождали заплаканные матери и жены. Всеобщая мобилизация была объявлена в первый же день войны. Из военкоматов призывников сразу отправляли к месту формирования воинских частей.
На следующий день, 23 июня, у меня состоялся последний экзамен в институте. Всегда такое радостное для выпускников событие на этот раз не вызвало в наших душах должного возбуждения. Экзамен проходил вяло. История педагогики не волновала уже никого – ни экзаменаторов, ни экзаменующихся. Кому сейчас были интересны теории Жан-Жака Руссо, Яна Амоса Коменского и других великих гуманистов-педагогов! У всех были свои заботы, свои думы – на карту была поставлена судьба России, судьба всех нас.