Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Ли Мин не делал различия между судьбой своей родины и судьбой Советского Союза. Он ясно отдавал себе отчет в том, что фашизм был угрозой для всего мира, в том числе и для Китая. В 30-е годы в обвинениях со стороны Коминтерна звучали слова о том, что Ли Лисань проводил «антисоветскую линию», пытаясь якобы вовлечь Советский Союз в конфликт с Японией. Полвека спустя советские исторические исследования продолжали говорить о «национализме» Ли Лисаня, о его «китаецентризме». Я не знаю, как сложился этот миф, но тридцать лет моей совместной жизни с Ли Лисанем дают мне право утверждать, что он был не только горячим патриотом, но и подлинным интернационалистом. Его убеждения, широта его взглядов, отличавшая его от многих партийных руководителей того времени, все его поступки – тому доказательство. После его выхода из тюрьмы я не услышала от него ни одной жалобы в адрес Советского Союза, что было бы вполне естественно от иностранца, пострадавшего от несправедливости. И он не притворялся, не скрывал своих взглядов – это было не в его привычках. В первые же дни войны Ли Мин подал заявление в военкомат с просьбой отправить его на фронт – он считал, что его место там, вместе со всеми советскими людьми. Но заявление осталось без ответа: он ведь был иностранцем, прошедшим тюрьму, с паспортом без гражданства. Сам Ли Мин, видимо, и не очень надеялся на положительный ответ, однако этот искренний порыв давал ему ощущение исполненного интернационального долга.

Чувство долга владело в то время подавляющим большинством людей. Москва меняла свой облик. Зеркальные витрины магазинов наглухо закладывались мешками с песком, окна домов заклеивались бумажными полосками, чтобы не вылетели во время бомбардировок. Площади города разрисовывались так, чтобы сверху, с самолета, они казались скоплением зданий, дома камуфлировались под рощи. Тогда это, видимо, помогало дезориентировать противника, ведь военная техника не была такой совершенной, как теперь. С наступлением сумерек в небо поднимались на натянутых стальных тросах аэростаты с сетками-заграждениями, похожие на огромных тупорылых рыб. Военные команды при аэростатах состояли из одних девушек, которые одеты были в защитного цвета гимнастерки и такие же юбочки. На ногах у них были кирзовые сапоги, а на голове – сдвинутые набекрень пилотки, что придавало девушкам бравый вид.

Когда наступал вечер, город погружался во тьму: не зажигались уличные фонари, не светились окна – их закрывали плотные светомаскировочные шторы из черной бумаги. Сразу после объявления войны, как только было отдано распоряжение о введении светомаскировки, эти шторы, как по мановению волшебной палочки, появились в магазинах, и все жильцы поспешили их купить. Было установлено дежурство по дому, и дежурные строго следили за тем, чтобы ни единый лучик света не пробивался даже через самую маленькую щелочку.

Официальная Москва готовилась – готовились к выживанию в военных условиях и ее жители. В магазинах расхватывалось все: мука, крупа, сахар, соль, мыло, спички. Ведра, канистры и даже ванны наполняли керосином – газа во многих домах города еще не было, и на коммунальных кухнях чадили керосинки и примусы. Вскоре, однако, дома запретили держать запасы такой огнеопасной жидкости, как керосин. Но лихорадка продолжалась. Москвичи стали раскупать и вещи, хватали в комиссионных даже ковры и хрусталь, боясь обесценивания денег. В сберкассах происходило столпотворение: вкладчики изымали свои вклады. Сунулась туда было и я – снять со сберкнижки свои скромные сбережения, но при виде очередей махнула рукой – пусть останутся государству, пойдут на оборону. Наша семья вообще не делала никаких запасов, следуя жизненному правилу моей матери: «На всю жизнь не запасешься». Этим принципом я руководствовалась и впоследствии.

Городские власти очень быстро ввели нормированное распределение продуктов. Выдали продовольственные карточки, по которым практически мало что можно было купить.

Какое-то время в самом городе еще не ощущалось жаркого дыхания войны. Изредка только раздавался вой сирены противовоздушной обороны – возможно, прилетали самолеты-разведчики. Мы спускались в подвальное помещение котельной, которое служило нам бомбоубежищем. Однако бесполезное сидение там надоедало, и некоторые стали оставаться у себя в квартирах вопреки требованию дежурных сойти вниз.

Фашистские полчища, молниеносно сломавшие пограничную оборону, стремительно продвигались к Москве. К середине июля развернулись жестокие бои за Смоленск, находящийся на московском стратегическом направлении. По этому пути, кстати, шли и французские войска Наполеона Бонапарта в 1812 году.