Из тьмы

“С той минуты, как туда прибыли наши солдаты”, - гордо сказал Гаривальд.

“Угу”, сказал парень и нацарапал записку. “У вас есть ваши письма, сержант?”

Он задавал этот вопрос другим людям; Гаривальд слышал, как они отвечали "нет". Он кивнул с еще большей гордостью. “Да, сэр, хочу”.

“Угу”, снова сказал инспектор. “Тогда пойдем со мной”. Он повел Гаривальда в заднюю комнату на складе.

“Это то, где ты расплатишься со мной?” Спросил Гаривальд.

Вместо ответа инспектор открыл дверь. Внутри ждали еще два инспектора и трое солдат с несчастным видом. Один из инспекторов направил палку в лицо Гаривальду. “Вы арестованы. Обвинение - измена королевству”.

Другой сержант сорвал медные квадратики звания с петлиц на воротнике Гаривальда. “Ты больше не сержант - просто еще один предатель. Посмотрим, как тебе понравятся десять лет в шахтах - или, может быть, двадцать пять.”

Хаджжадж никогда в жизни не чувствовал себя таким свободным. Еще до того, как он поступил в университет в Трапани, у него впереди не было ничего, кроме государственной службы - в те давние дни, перед Шестилетней войной, службы Ункерланту и службы своему собственному возрожденному королевству в последующие годы. Он усердно работал. Он был влиятельным. Без ложной скромности, он знал, что хорошо служил Зувейзе.

И тогда король Шазли решил пойти своим путем, а не путем Хаджжаджа. Теперь королю служил новый, более сговорчивый министр иностранных дел. Хаджжадж желал им обоим всего наилучшего. Он не привык не беспокоиться о вещах за пределами своего дома. Однако сейчас государственные дела проходили мимо него. Я мог бы привыкнуть к этому, подумал он. Я мог бы очень скоро к этому привыкнуть.

Он задавался вопросом, прикажет ли ему Шазли также вернуть Тасси Искакису с Янины. Этого не произошло. Это тоже не было похоже на происходящее. Умилостивить Ункерланта было одно. Умилостивить Янину было чем-то другим, чем-то, из-за чего даже не побежденному Зувайзе нужно было терять много сна.

“Тебе следовало бы написать свои мемуары”, - сказал Колтум Хаджаджу одним жарким летним днем, когда они оба остались в доме с толстыми стенами из сырцового кирпича, чтобы как можно меньше сталкиваться с жаром печи снаружи.

“Ты мне льстишь”, - сказал он своей старшей жене. “Министры из великих королевств пишут свои мемуары. Министры из маленьких королевств читают их, чтобы узнать, как мало другие люди помнят из того, что они говорили”.

“Ты недостаточно ценишь себя”, - сказал Колтум.

“Проблем больше, чем ты думаешь”, - сказал Хаджадж. “Например, на каком языке мне следует использовать? Если я напишу на зувайзи, никто за пределами этого королевства никогда не увидит книгу. Если я использую альгарвейский ... Что ж, альгарвейский - это зловоние, которое бьет в ноздри всем, кроме жителей Алгарве, а у людей там есть более неотложные дела, о которых нужно беспокоиться, чем о том, что хочет сказать старый чернокожий мужчина, который не носит одежды. И я так медленно сочиняю на классическом каунианском, что книга, вероятно, никогда бы не была закончена. Я, конечно, могу это написать - человек должен, - но для меня это менее естественно, чем любой из других языков ”.

“Я заметил, что вы не упоминаете Ункерлантера”, - заметил Колтум.

Хаджадж ответил на это ворчанием. Как и любой другой, кто вырос в те дни, когда Зувайза была частью Ункерланта, он немного выучил язык огромного южного соседа своего королевства. С тех пор он патриотически гордился тем, что забыл как можно больше из этого. Он все еще немного говорил, но ему не хотелось пытаться это записать. И даже если бы он это сделал, вряд ли кто-нибудь к востоку от королевства Свеммеля понимал его язык.

Но все это было не к делу. Дело было в том, что он не использовал бы Ункерлантера, чтобы спасти свою жизнь. Колтум тоже знал это.

Тевфик вошел в комнату, где Хаджадж и его старшая жена разговаривали. С коротким, натянутым поклоном пожилой мажордом сказал: “Ваше превосходительство, к вам посетитель: министр Хорти из Дьендьоса приехал из Бишаха, чтобы поговорить с вами - он говорит, не будете ли вы так любезны уделить ему несколько минут”.

Хорти не говорил на зувайзи. Тевфик не говорил по-дьендьосски - или на большом количестве классического каунианского. У дьендьосского министра в Зувейзе, должно быть, была какая-то работа, чтобы донести свое послание. Но это было к делу не относится. Хаджадж сказал: “Зачем ему хотеть говорить со мной? Я на пенсии”.

“Ты можешь оставить дела позади, молодой человек, но делам потребуется больше времени, чтобы оставить тебя позади”, - сказал Тевфик. Этот молодой парень никогда не переставал забавлять Хаджжаджа; только Тевфику он казался молодым в эти дни. Мажордом продолжал: “Или мне отослать его обратно в город?”

“Нет, нет ... это было бы ужасно грубо”. Колени Хаджжаджа скрипнули, когда он поднялся на ноги. “Я увижу его в библиотеке. Позволь мне найти халат или что-нибудь в этом роде, чтобы накинуть на себя, чтобы не обидеть его. Принеси ему чаю, вина и пирожных - пусть освежится, пока ждет меня ”.