Из тупика

– Как что? – ответил Вальронд, беря льва за хвост. – Мне будет приятно исполнить ваше желание. За льва не волнуйтесь: мы с ним старые приятели…

Лев вдруг глухо провыл, скаля зубы на дрессировщика.

– Держите его… ради бога! Держите, – говорила Даша. Лев видел только одну причину плохой жизни – в своем же дрессировщике. И когда его взяли сзади за хвост, он напрягся всем телом, готовый сорваться в стремительном прыжке. Вальронд понял, что шутки плохи и теперь надо спасать дрессировщика.

Упершись ногами в барьер, он схватился за хвост двумя руками. Прямо перед ним металось лицо несчастного укротителя, которого лев готов был сожрать на месте.

– Теперь держите крепко, – велела Даша.

– Он в моих руках… не стоит волноваться!

Вальронд дождался, когда дрессировщик скроется, и разжал пальцы. Лев пулей вылетел на середину арены. Шапито наполнился светом, и Даша взялась за свою буденовку:

– Ну вот и доигрались. К нам уже идет милиция…

Милиционер еще издалека нацелился на Вальронда взглядом:

– Товарищ командир, пройдемте… до отделения!

Следом за Вальрондом тронулась и Даша.

– Придумай хоть оправдание, – шепнула она.

– Уже придумал: лев напал на тебя, а я вступился…

Даша простояла на улице, пока Вальронда не выпустили из милиции. По лицу его она поняла все.

– Чист, командир?

– Аки голубь. Обработали. До конца месяца… А ведь еще сегодня утром у меня было полтора миллиона!

– Теперь моя очередь тратиться, – сказала Даша.

– Что ж, начинай теперь ты…

– Но вот беда: у меня давно ничего нет.

Безденежные и молодые, они стояли на снегу. Вдалеке виднелся частокол мачтовых штыков, словно воздетых для боя. Над Соломбалой дымно несло из труб, изгарь доков оседала на льду реки, а здание флотского полуэкипажа приветливо светилось огнями: там ужинали матросы.

Даша застегнула ему воротник шинели, и по тому, как неудачно были пришиты крючки, она догадалась, что здесь не было женской руки, – моряк молод, и женщины у него нету.

– Не будем стоять, командир. Хочешь, пойдем ко мне и будем пить чай…

– Еще бы не хотеть! – подпрыгнул Вальронд. – Если уж признаться по чести, то я только и жду, чтобы меня пригласили…

* * *

Та же улочка Немецкой слободы, заметенные пышным снегом заборы, тишина переулков и скрип снега под ногами. Все тот же старый дом с палисадником, и светятся в глубине двора зеленые абажуры.

– Прошу. – Он пропустил Дашу впереди себя на крыльцо. Даша долго не могла попасть ключом в скважину замка.

– Всегда с ужасом открываю, – говорила она. – Прошу не пугаться, если для начала я займусь домашней уборкой. Удивительный запас энергии у моей дочери…

В комнатах было тепло, так приятно было сложить перчатки перед зеркалом. Навстречу матери выбежала девочка – со словами:

– Мама, ты не ругайся сегодня – я уже все убрала.

– Тем хуже для меня…

А за стеною журчала швейная машинка и бедная швея пела:

Вкупе брак, вкупе гроб,

Вкупе кляч, вкупе смех.

Вкупе жизнь без хвороб,

Непохожая на всех…

Вальронд заметил, что девочка сильно выросла, и нежно провел ладонью по ее льняным волосам.

– Тебя, если не ошибаюсь, раньше называли Клавой?

– Да. Клава!

– Вот видишь, какое у тебя чудесное имя… А как прикажешь называть тебя по батюшке?

– Евгеньевна, – ответила девочка, и Женька Вальронд чуть не отдернул руку от ее головенки, как от огня.

Прищурившись, он стоял, прислонясь к косяку двери, и следил, задумчивый, как Даша накрывает на стол к чаепитию. Потом сказал – громко, со смыслом:

– Это неплохо твоя мама придумала. Твоя мама умница: она умеет предугадывать события в своей жизни заранее… А что, если, Клавочка, ты будешь называться так Клавдия Евгеньевна Вальронд? Скажи, девочка, тебе это нравится?

– Очень, – ответил ребенок.

– Мне тоже нравится. Это неплохо звучит… – И он с удовольствием повторил: – Клавдия Евгеньевна Вальронд! В этом действительно что-то есть… У меня с тобой, Клавочка, будет на эту тему разговор особый.

Лицо Даши оставалось непроницаемым, словно она не понимала всех этих намеков. Поведя рукой над столом, женщина сказала:

– Садись, командир. Что есть – то есть, в магазин не побегу.

Потом, уже после чая, когда стрелка часов подбегала к полуночи, а утомленная дневным разбоем Клавочка крепко спала на диване, румяной щекой на подушке, Даша сказала:

– Я тебя провожу, командир. До набережной.

Вальронд распетушился, – на всю морскую мощь:

– Я не тот мужчина, который позволит женщине провожать себя!

Но Даша уже сунула в пальто браунинг:

– А я не та женщина, которую провожают мужчины…

…Сыпал мягкий снежок. Обоим было очень хорошо. Лысенький Ломоносов, весь в снегу, стоял перед исполкомом, величаво играя на классических цимбалах.

– До чего же мне не нравится этот Ломоносов!

– Он никому не нравится, – ответила Даша. – Но зато классика. Работы Мартоса… Для музея – хорошо, для Архангельска – плохо!

– Мне нравится Ломоносов иной, – сказал Вальронд.

– Какой же?

– Без цимбал. С дубиной в руке он догоняет академика Шумахера, чтобы побольней лупануть немца по хребту.