Из зарубежной пушкинианы

Она родилась в Иране. Родители покинули Россию после революции. Отец был русский грек, а мать, урожденная Дементьева, выросла в имении под Харьковом. Детство ее прошло в Англии. Там в лондонском колледже она познакомилась со своим будущим мужем. Его звали Патрик Фэйрвезер; он происходил из старинной дворянской семьи. Прежде чем поселиться в Риме, Мария прожила пятнадцать лет в Африке, в Дакаре, где муж возглавлял английское посольство. Я спросил Марию, как живется ей здесь, среди русских памятников. Ведь после Надежды Кампанари, урожденной Ильиной, она по счету третья русская хозяйка этой виллы. «Может быть, Вам покажется странным то, что я скажу, — ответила она. — Я никогда не жила в России, но чувствую себя здесь как в русском доме. С мужем я была дважды в России в советское время, но это была какая-то незнакомая мне страна. Может быть, по рассказам матери я представляла себе Россию совсем другой. А здесь мне все ближе. Здесь как будто остановилось время».

По дороге в «Аллею воспоминаний» мы зашли в старый дом. Он перестраивался на наших глазах. Звенели электрические пилы. Рабочие шпаклевали новые внутренние стены. Я не узнал гостиную нижнего этажа. Осколки древнего травертине, которыми Зинаида Волконская украсила здесь стены, сняли. Мария рассказала, что стены обветшали и осыпались. Куски античной скульптуры со стен сняли и временно сложили в подвале. Потом ими украсят одну из гостиных в доме Кампанари. Новые перегородки разделили гостиную на несколько небольших комнат. Когда-то в этой гостиной рисовали Бруни, Матвеев, Брюллов, читал «Ревизора» Гоголь. Парк по другую сторону акведука тоже сильно изменился. Его расчистили и в центре сделали теннисный корт. Я узнал старый колодец. В его мрачной прохладной глубине виден отрезок древнеримской улицы. По ней когда-то прогуливались современники императора Клавдия. От колодца по направлению к каменной ограде виллы проложена «Аллея воспоминаний». По ней мы отправились разыскивать пушкинскую стелу. Как известно, она стояла (а десять лет тому назад лежала) в конце аллеи, у самой ограды. Там мы ее и нашли. Но это была уже не стела. Барельеф с изображением орла от нее откололи. Стела превратилась в небольшую (длиною около сорока сантиметров) каменную доску, которую вмазали в каменную ограду. Ограда здесь выходит на проезжую шумную via Statilia. Надо надеяться, что на этом метаморфозы завершились, и первый памятник Пушкину обрел, наконец, покой. И хотя сейчас это и не памятник вовсе, а памятная доска, сам Пушкин мог бы сказать: «Есть память обо мне». И это главное. Мария сказала, что превращение стелы в памятную доску произошло до их приезда в Рим, когда послом был лорд Рамсей. Так что, к счастью, худшее из моих опасений не оправдалось.

Мария предложила посмотреть на виллу и ее окрестности с крыши особняка Кампанари. Для этого мы поднялись на верхний этаж, прошли через несколько жилых посольских комнат и по винтовой лестнице поднялись на смотровую площадку. Старый дом Зинаиды Волконской и парк были под нами. С той стороны, где небо розовело и садилось солнце за купол Сан Пьетро, на уровне наших глаз стояли скульптуры на крыше церкви Сан Джованни ин Латерано. На противоположной, восточной, стороне, за церковью Святого Креста в Иерусалиме, небо над спокойными Альбанскими холмами оставалось синим и постепенно темнело. Отсюда сверху хорошо был виден древнеримский акведук, пересекавший виллу с запада на восток. На него часто забирался Гоголь и часами любовался вечным городом. И я глазами старался отыскать площадку на каменной стене, где ему было удобно расположиться, угадать это место…

А потом был обед. В небольшой столовой посольской квартиры сэр Патрик интересно рассказывал о своей службе в Сенегале, и я вспомнил знаменитые озорные стихи Саши Городницкого «Жена французского посла». А когда слуга из-за моего плеча в очередной раз подлил мне вина, я осмелел и прочел их вслух.