Из зеркала

— «Волькенхауэр». Девятнадцатый век. Обещали забрать ещё две недели назад, — сообщила хозяйка квартиры, Юлия Сергеевна, женщина лет сорока. — А вы играете?

— Нет, не играю, муж играет, но у него есть инструмент, — ответила Эля.

Квартира ей очень понравилась. К тому же Юлия Сергеевна продавала её за вполне приемлемую сумму. До отъезда Степана они успели посмотреть несколько квартир, но все они или очень дорого стоили, или были очень маленькими.

— Мне нужно посоветоваться с родными, — сказала Эля. — Могу я завтра вечером приехать сюда с братом и показать ему вашу квартиру?

— Можете, — кивнула Юлия Сергеевна.

И хотя, уезжая, Степан сказал, что если в его отсутствие ей попадётся квартира, которая ей понравится, то он целиком примет выбор жены, Эля всё же не могла в одиночку отважиться на столь решительный шаг. Она хотела посоветоваться хотя бы с братом. Когда следующим вечером Эля приехала с ним, чтобы он оценил её выбор, шкафа в квартире уже не было, но пианино по-прежнему стояло в большой комнате.

— Так и не забрали, — устало произнесла Юлия Сергеевна. — Очень жалко его выбрасывать. Я музыкальной школе предлагала, но они отказались.

Эля подошла к пианино. На его верхней крышке поверх стопки с нотами лежал сборник стихов Бальмонта. Она взяла в руки книгу, открыла её и не поверила своим глазам: на форзаце была выведена надпись: «Невежиной Юлии за то, что открыла для меня „Замок Джэн Вальмор “».

— Ваша девичья фамилия Невежина? — спросила Эля.

— Да, — ответила хозяйка квартиры.

— А вы имеете какое-нибудь отношение к Павлу Васильевичу Невежину?

— Имею. — Удивление проскользнуло в глазах Юлии Сергеевны. — Это прадед моего отца.

— Вашей семье удалось отыскать фамильный перстень, спрятанный гувернанткой?

Несколько минут Юлия Сергеевна с изумлением смотрела на Элю:

— Вы знаете эту историю?

— Да, сначала я прочитала о ней в мемуарах Фаробиной, затем в рассказе Зинаиды Валгиной. Была такая писательница до революции. Она была хорошо знакома с той самой гувернанткой — Софьей Казимировной Стронской.

Юлия Сергеевна покачала головой:

— Нет, перстень, подаренный дочерью Петра Первого, так и не был отыскан. А ведь Павел Васильевич так берёг его! Даже жене не позволял надевать: боялся, что потеряет. Он разрешал им только любоваться. Особенно гостям, когда приглашал их в свой кабинет: перстень всегда хранился именно там. И эта потеря, судя по семейным воспоминаниям, которые я слышала от родственников отца, очень сильно сказалась на Павле Васильевиче: он окончил дни в сумасшедшем доме. В тот день, когда пропало кольцо, всё было перевёрнуто в доме. Осмотрена чуть ли не каждая вещь. Даже кастрюли на кухне. Были подняты половицы. Простуканы стены. Именно с этого дня началось разорение семьи. Когда его сын Леонид Павлович отправил свихнувшегося отца в дом умалишённых, он взял все дела в свои руки, однако и ему отчаянно не везло: все замыслы оборачивались финансовыми неудачами и потерями. В общем, он даже был вынужден уехать с семьёй из Санкт-Петербурга сюда. Благодаря связям матери — она была из купечества — ему удалось устроиться в торгово-промышленное товарищество Медниковых и Кувалдина. Товарищество предоставило им в этом доме съёмную квартиру. Арендная плата для служащих была невысокой, хотя квартиры в этих домах были просторные, со всеми удобствами. И всё же жили Невежины очень скромно, денег хватало только на самое необходимое, так что когда пришла революция, им уже и терять-то было нечего. Чудом удалось сохранить эту квартиру, а ведь когда-то она насчитывала восемь комнат. Но теперь и с ней пришлось расстаться. Хотя, может быть, это и хорошо.

— Почему? — удивилась Эля.

Юлия Сергеевна подошла к окну и задумчиво посмотрела на церковные купола, видневшиеся из окна.