Из жизни двух городов. Париж и Лондон

В это время разразилась франко-прусская война и Финетт пожелала остаться в Лондоне. В любом случае обратно она могла бы долететь лишь на воздушном шаре. Париж был оккупирован.

8 октября полицейский пристав Данлоп из отдела «С» послал переодетых в штатское полицейских на представление Финетт. Через два дня инспектор Дж. Е. Перри и сержант Джон Поуп представили отчет, из которого явствовало, что они не очень хорошо провели время.

Докладываем, что мы посетили мюзик-холл «Альгамбра» 8 числа этого месяца, во время балета «Нации», в котором участвовала мадемуазель Колонна [sic!] а также ее труппа в количестве четырех человек. Они танцевали парижскую кадриль, иначе называемую канкан. Две исполнительницы были переодеты мужчинами, в жилетках и подходящих по цвету брюках, а также в телесного цвета чулках. Прочие были одеты в обычные балетные костюмы, за исключением того, что из-за крошечного размера панталон видны были ляжки. Сам танец в целом показался нам непристойным, особенно в той части, когда одна из девиц, одетых в женскую одежду, несколько раз поднимала ногу выше головы в направлении публики, что вызвало бурю аплодисментов. Незадолго до начала балета мы заметили очевидный наплыв публики, которая разошлась после его окончания. Другие части представления исполнялись женщинами, переодетыми мужчинами, но были вполне пристойны.

Полиция подождала, пока Фредерик Стрейндж явится на Мальборо-стрит за возобновлением лицензии для музыкальной и танцевальной деятельности «Альгамбры», а затем выдала ему этот отчет вместе с рисунком из The Day’s Doings («Деяния дня»), газеты для мужчин, которые «любят делать это».

К тому времени Холлингсхед больше не работал в «Альгамбре» и новому менеджеру, мистеру Поланду самому пришлось защищать Финетт. Он пытался объяснить, что рисунок в газете не является неоспоримым доказательством вины, что газеты склонны преувеличивать, что Финетт целый сезон танцевала канкан в «Лицеуме», и никто и слова не сказал (очевидно, он не читал «Цензора»). В конце Поланд привел аргумент, который взяли на вооружение поколения менеджеров после него. Если «Альгамбре» не продлят лицензию, что станет со 450 работниками театра? Двести из них были девушками-танцовщицами, добавил он со значением, понятным всем. Действительно, если работа в театре позволяла этим девушкам блюсти себя и безбедно существовать на целых двадцать шиллингов в неделю, кто знает, как поведут они себя, если окажутся на улице? Однако, несмотря на все мольбы и уговоры, судьи, проголосовав 7–2, постановили отобрать у театра лицензию. Стрейндж вышел из себя. Он нанял королевского адвоката с подпорченной репутацией Дигби Сеймура, который на время запугал судей, заставив их заявить о повторном слушании дела. Защита Сеймура строилась на том, что, по его мнению, канкан, который танцевали в Лондоне, не являлся настоящей парижской кадрилью, а лишь ее весьма облагороженной версией. «Альгамбра» никогда не пошла бы на то, чтобы просить британских судей официально лицензировать канкан, эту «кадриль записных шлюх». Он клятвенно обещал в будущем исключить из танца все непристойные жесты. Однако судьи, хоть и изрядно напуганные, не отказались от своего мнения благодаря одному из них, некоему Паунеллу, гневно спросившему своих коллег: «Неужели мы, англичане, станем жить по законам той столицы?». И судьи снова проголосовали против возобновления лицензии. В результате, когда в ноябре лицензия театра закончилась, Стрейнджу пришлось довольствоваться концертами Гуно и Штрауса, которые исполнял огромный оркестр из 150 музыкантов. Из противоречивых воспоминаний не очень понятно, что в это время делала Финетт, однако мы точно знаем, как она была одета.

Рис. 29. Финетт. Диздери.