Из жизни двух городов. Париж и Лондон

Когда видоизмененный канкан вновь вернулся в Лондон в 1896 году, его встретил неоднозначный прием. Нини Ножки-выше выступала в «Альгамбре» и других мюзик-холлах в составе труппы мадемуазель Эглантин. Те, кто уже видел раньше канкан, были несколько удивлены видом танцовщиц в юбках, а не шортиках, однако общее мнение было таково, что ничего принципиально нового в канкане не произошло. Как писал корреспондент еженедельной газеты «Сент-Полз» в обзоре музыкальных событий: «Когда Нини Ножки-Выше впервые приехала в Лондон, она шокировала нас своей манерой исполнения танца. А сейчас подобные акробатические номера уже никого не удивляют». Хотя Артур Саймонс с некоторым придыханием замечает, что «даже в Париже надо быть человеком «суперсовременных взглядов», чтобы по настоящему оценить канкан», на деле к середине 1890-х канкан перестал быть скандальным зрелищем. Это произошло не из-за того, что в стране внезапно вымерли все цензоры. Английская общественная деятельница Лора Орминстон Чант и лоббировавшая ее группа изводили недавно образованный Совет лондонского графства настойчивыми требованиями о более тщательном контроле над «развратными представлениями» на сценах городских театров. Однако этих дам больше раздражали откровенно эротические песни, звучавшие в мюзик-холлах, а также позированием: шоу, в которых танцовщицы, одетые лишь в трико телесного цвета, надолго замирали в статических позах.

А в это время в Париже успех английских мюзик-холлов тоже привлек внимание оппозиции, но по другой причине. Здесь боялись, что грубые британские шоу испортят изящный музыкальный стиль, характерный для кабаре и кафе-шантанов — интимных летних кафе, унаследовавших репутацию таверн как мест общения богемы и рабочего класса. Хотя кабачки типа «Гран-Шомьер» и «Мабиль» изначально выполняли ту же функцию, к 1890-м годам их репертуар изменился, переориентировавшись на более «благородную» публику и на туристов, которые ожидали хорошей кухни, быстрого обслуживания и постоянно обновлявшихся музыкальных программ. Туристам также хотелось смотреть на выступления профессионалов без боязни самим быть втянутыми в «действо». К 1880-м году кабаре превратились в культурную альтернативу слишком коммерчески-ориентированным и «безвкусным» английским мюзик-холлам. В 1869 году музыкальная газета «Ле Калино» отметила, что публика нынче решила сделать «Эльдорадо» и другие «устаревшие» театры комедии «козлами отпущения». Не надо думать, замечает автор статьи, что публика ничего не смыслит в искусстве, если она не желает идти на надоевшие представления, предпочитая им шоу что-то новенькое. Единственное преступление современных театров-варьете состоит в том, что они идут в ногу со временем, а не тащатся позади всех, цепляясь за давно надоевшие парады — дряхлые ярмарочные представления, популярные на Елисейских Полях в позапрошлом веке.

Указывая на различия между шансоном и варьете, газета называла оба эти направления «ходячей смертью». Вместо того, чтобы развивать новые пути в искусстве, негодовала газета, критика превозносит таких исполнителей, как Аристид Брюан, называя его слишком экспрессивный стиль исполнения «парижским», в отличие от мюзик-холла. Почему же тогда критика так осуждает «Мулен-Руж»? Ведь артистическое кабаре Брюана, «Черный Кот, находится от него в двух шагах. Тулуз-Лотреку нравились оба вида кабаре, однако молодежь больше тяготела к более эффектным, снабженным электроподсветкой шоу мюзик-холлов: ну да, они действительно коммерчески-ориентированы, но при этом гораздо более яркие и красочные, и к тому же прогрессивные, без навязшей в зубах ностальгии по «прекрасным былым денькам». Приехав в Париж в 1900 году, Пикассо вначале буквально поселился в кабаре «Проворный кролик», однако вскоре перебрался в мюзик-холл «Олимпия», как показывают картины его раннего кубистического периода.