Из жизни и фантазии

Неужели падаю я все ниже, и ниже… В самую тину жизни… Δαιμων, что же молчишь ты… В гимназии директор все на меня рычит, классные дамы шушукаются, только ученицы меня любят… Я совершенно одинок, политика от меня далека, в попойках участвовать не могу… Только Зоя одна… Я люблю ее, кажется, люблю, у ней такой узенький носик, мелкие зубы, серые глаза, улыбается так красиво, щечки с ямочкою… Но страшно, не знаю отчего… Что мне терять, не знаю? Я неудачник… — Моя жизнь сон… Я летал в мечтах, как во сне, и вот быстро упал, и лежу ниже всех… На днях решуся на многое. Зоя звала гулять на берег реки… Там поговорю я со звездами…

Ноябрь.

Я в люльке лежу. Нянькой у меня Зоя Ивановна… Между мной и миром она, везде она. Как она быстро скрутила меня… Уж ей дал слово, что женюсь… Уж стихов не читаю ей (декадентских), дневника не показываю… Скуп я стал и берегу денежку… Вот когда слова твои сбываются, старый друг. У меня был друг по университету Артамонов, поэт, философ и этнограф, он мне говорил, — ты говорит на своего дядю по матери очень похож, и на старости лет будешь таким, как он, будешь постоянно стонать о правде, истине, а сам копейки не дашь нищей, чужую собаку не накормишь, будешь в халате и рабом жены…

Неужели материя сильнее духа? Неужели душа моя не от самого Бога, от дяди моего, которого я так не люблю?!

Чувствую, что в глубокой яме я лежу.

Каменная стена стоит на моей дороге! Каменная: стена предо мною и пред всем человечеством!

15 Ноября.

Я спрашивал Зою, за что она меня любит… «Ты тих и скромен, душа твоя золотая, она кристальная… ты небо любишь, а не землю»… Так она сказала… Она любит остатки прежнего моего безумия, того безумия, которое она гасит… Безумие, безумие, неужели тебя лишусь я!

Декабрь.

О Руссо! о горе юности моей! Тебя вновь вспомнил, и слезы полились из глаз живительными струями! Как!! неужели оставлю я прежние мои мечты, жажду новых звуков, идущих из глубины души? Неужели дух слабее тела, и лишь его отражение? Где вы, мои юные порывы, не я ли плакал в Киеве, в трактире, читая Гайавату, на берегу реки над Фаустом?.. А теперь, что же спеленало меня и бросило в угол, ненужным, беспомощным, бранчливым… мужем госпожи жены? Что ж это трагедия среды, или трагедия лености? О как сердце тоскует мое… Ведь, знаю, ведь знаю, придет Зоя и утешит меня, и вновь буду кроток, и в халате… Погасли звезды для меня… Клюка, очаг, горшок — вот чрез моих дивная область… Любовь — ты не пегас, ты зыбка, не более, халат, ты — туфли… О господи!

5-го Декабря.

Ты педагог — Зоя мне сказала! Какой я педагог, какие педагоги: классные дамы, окружные инспектора, это назойливые мухи, оводы, что хотите, только не педагоги… Так ли учат люди людей… Тут я был у столяров, заказывал мебель для Зои, там подмастерья и ученики сидели… То делай, то делай, там строгай, тут склей, тут спили — вот как учат. Пять лет и 10 лет так труби и будешь мастером…

А мы, о господи? Распинаемся, распинаемся перед ученицами, и плачем, и восхищаемся, и руки врозь, и взоры к небу… а они сидят, перешептываясь, и переписываются бумажками, а потом пишут бессмысленные сочинения… «Пушкин кудесник, Пушкин кудесник», как попугаи, вызубрили одно слово. Каторжники мы, а не педагоги… Вот и арифметика, задачи, задачи решают, механически, а самому составить ни! И все мы, образованные, в трех соснах блуждаем, и всякая баба мудрее нас… И в халате едим и пьем мы, хочешь гулять идти, дождь идет и опять сядешь, ни силы, ни воли, ни уменья… А маменьки… «У дочери неврастения, у дочери неврастения»… Будьте вы прокляты… У нас неврастения, а не у дочерей ваших, они ищут какого-нибудь дурака, вроде меня сумасшедшего, чтобы оседлать его на всю жизнь…

Июнь.

(Через два года).

Два года не открывал дневника моего. Много воды утекло.

Кажется мне, что эти два года я все просыпался из какой-то безумной дремоты. Теперь, сегодня, взглянувши в дневник, вижу, что болен был я. У меня сын родился Александр… Зоя моя умница, ее трудами и политикой я сошелся с директором мужской гимназии, и теперь, на днях, назначен инспектором. Я и не хотел, да Зоя говорит, что у нас мало денег, потому что она любит ходить по гостям и принимать к себе.

Дом поставлен на широкую ногу… Что делать? Инспектор и учитель теперь я… Уже не мечтаю, и декадентов не читаю, до них ли, я постарел, да и заботы…

Чем же жива душа? спросят дети мои, читая этот дневник.

Просто отвечу я… На днях был я в церкви у Параскевы, где я старостой (по просьбе Зои принял эту должность).