Избранное

Когда выяснилась слабомощность полиции, явилась армия. Сначала пехота, после кавалерия, ожидали артиллерию. Население уменьшилось вполовину, также и жилые строения, буде уже ненужные, были наполовину уничтожены. И когда наконец бойцы поредели или охватила их нежданная трусость, борьба прекратилась. Прекратилась борьба — наступил мир. На свой личный счет я занес смерть дяди, получившего как-то на углу три ножевые раны, и естественную смерть моего отца, который, впрочем, сыграв свою роль в заварушке, вскоре от всего отстранился. А через несколько лет после того, как установился мир, умерла моя мать.

Так как я был единственным наследником, то решил стаи, полновластным хозяином всей своей собственности. Потому именно первое, что я намерился сделать, было разобраться во всей дребедени, которою моя мать украшала дом. За первое я взялся за святых, представлявших всю небесную иерархию, потому что я атеист. Они были печатные, керамические, металлические. Висели в рамках, стояли под стеклянными колпаками, кто с лампадкой, кто без. И в церковных книжках, через лист на следующем. Прикончив поповщину, я принялся за остальное. Особенно меня раздражали все заполонившие вазочки и стая глиняных ласточек на стенке в зале. Я как раз и был там, когда пришла тетка. Она была на материных похоронах, а в дом заявилась выразить свое сочувствие, с воплем обхвативши меня, прежде чем я успел должным образом среагировать. Я занимался чисткой, она же сокрушенно уселась и сказала:

— Что бы там ни было, сынок, а только Господь Бог знает, как я плакала и молилась по твоей матери.

Замолчала. Мне возразить было нечего. Я тоже молчал. Тетка же, воспользовавшись молчанием, говорит:

— Ай!..

Я, как прежде, молчу, потому что говорить мне смыслу нет. Только что-то во мне готовилось к тому, что случилось, потому что, когда случилось, я не удивился. А было вот что:

— Видишь ли, сынок.

Нет, вру. Прежде она сказала:

— Ай!..

И только потом, действительно:

— Видишь ли, сынок, мне надо кое-что спросить у тебя. Ты ведь знаешь, как это было с курицей. Матушка твоя, Господь ее…

Я перебил:

— Тебе нужна курица? Возьми.

Она аж вспыхнула от гнева:

— Не нужна мне она. Твоего мне не нужно. Мне только мое отдай!

И притихла. Сбавила тон:

— Мне нужно только, чтоб ты мне поменял их. У меня она с собою.

И вытащила ее из корзины, водрузив на буфет рядом с другою. Я улыбнулся:

— Забирай обеих.

— Мне твоего не нужно! — сказала снова, опять повышая тон.

Я снова улыбнулся.

— Тогда оставь эту и бери ту.

Она поблагодарила, уже успокоившись, взгляд у нее стал притихший и добрый. Я снял крышку с курицы — набитой печатными образками, нитками, иголками, лоскутками. И начал вытаскивать. Моя тетка неожиданно схватилась руками за живот, поднявши на меня озабоченно глаза.

— В конце коридора, — сказал я. — Есть ли только там бумага?

Она вышла, я продолжал вынимать всякую всячину. На самом дне в курице был образок святой Варвары. Я решил, что это мрачная шутка, и оставил его на месте. Специальность этой святой — всякие заварушки, не мать ли моя туда его положила? Я его там, этот образок, и оставил. Тетка вернулась, опять примиренная с жизнью. Я искал бумагу завернуть курицу, но она остановила меня:

— Не надо.

Едва я повернулся, она схватила курицу и сунула ее в кошелку. Обняла меня и заплакала. Я не понял — чего она плачет. Проводил ее до дверей, вернулся в залу. Тут злоба моя выросла, и курица пошла мне вместо молотка. Во все стороны брызнули черепки. Уже и курице пришел конец, а я все колотил и колотил. Наконец остановился. И только тут заметил: среди обломков, заполонивших все вокруг, в самой середине всеобщего разгрома лежал образок святой Варвары.

Перевод Н. Котрелева

Звезда*

Однажды в полночь он увидел ее. Это была самая красивая звезда на небе, и светила она особенно ярко, когда появлялась над колокольней. Как это ее еще не украли? Ведь даже он, маленький Педро, если б захотел, мог бы достать звезду — стоит только руку протянуть. Но, если говорить правду, он не знал, зачем она… И все-таки звезда была очень красива, и ему захотелось ее иметь. Может, он принесет ее домой, может, будет носить, спрятав на груди. А может, отдаст матери — пусть воткнет в волосы. Ей пойдет звезда в волосах.