Избранное

Овсяновки, малиновки, щеглы,
Клесты, кукушки, иволги, синицы.
На рассвете так они щедры,
Что нельзя не присоединиться.

Хочется защелкать, засвистать,

Повторить мотив певучей птахи.
Или с палочкой за пультом встать,
Как бывало некогда при Бахе.

Но, пожалуй, из таких затей

Только гений извлечет немало.
Без шестнадцатых и четвертей
Он услышит главный тон хорала.

Это могут Моцарт или Бах —

Всею стаей в нотный стан нагрянуть,
Рассадить на всех линейках птах,
Встать за пульт, взмахнуть смычком —
И грянуть.

Гений прост, когда часов с пяти

Птицы скопом распевают в чаще.
Вслушаться, понять, что это — счастье
И свободно воспроизвести.

Колорит

Рябины легкое вино.
И синий звук. И желтый отзвук.
И все во всем отражено.
И все объединяет воздух.

И словно бы несовместимы

Сиена и ультрамарин.
Но где-то в глубине картины
Цвет слабой синькой растворим.

Не для того изобразила

Природа образец холста,
Чтоб ляпал на него мазила
Несовместимые цвета.

Она зовет не к подражанью,

Создав воздушную среду,
А к озаренному дерзанью
И кропотливому труду.

И тут уж осень золотая

Легонько постучит в окно,
Колебля воздух и глотая
Рябины легкое вино.

Осень

Д. Х.

В уходе есть свое величье.
Когда, не подсчитав потерь,
Выходят прямо в безграничье
И не запахивают дверь.

Перед морозом, перед снегом,

Перед бесчинством непогод.
И можно ли считать побегом
Великой Осени уход?

Уж ветер северо-восточный

В листве копается, сварлив,
Как архивариус дотошный,
Долистывающий архив.

А тот архив уже не нужен.

Отказываться нам пора
От стилистических жемчужин,
От легких шалостей пера.

Ступай вдоль серого залива,

Мечи следы на пляж пустой,
Беседуя неторопливо
С землей, водой и высотой.

«Мороз! Накликал сам! Ведь слово — колдовство!..»

Мороз! Накликал сам! Ведь слово — колдовство!
Пророчества свои произносить не стоит.
А я призвал Мороз! Зачем призвал его?
Теперь, как псы, у нас ночами печки воют.

Мы можем иногда владеть толпой причин

И силою молитв влиять на ход вселенной.
Но следствия темны. Так лучше промолчим.
И лучше не дадим свободы воле пленной.

У печки

В печи березу жрет огонь,
И пес глядит, не отрываясь,
Как пламя злится, извиваясь.
А я к теплу тяну ладонь.

Увы! Романтика печей

Не привлекает москвичей!

А здесь — поленья прогорят,

Польется жаркий теплопад
Наружу из багровой топки.
Тогда заслонку затвори,
Закрой трубу. И воспари,
Разгорячившись, как от стопки.

В саду мороз острей стекла.

Но автономия тепла
Понятней прочих автономий.
При ней и проще, и знакомей
Понятия добра и зла.

После суровой зимы