Избранное

— Я знаю психологию преступников. Прежде всего, народ убедится, что милиция на страже и преступники получат по заслугам. Город хоть немного успокоится. Что касается самих преступников, то они задумаются. Вместо них посадили невиновных. Вот они и уберутся отсюда. Ведь вам зла никто не желал, верно. Мы знаем, против кого направлены эти взрывы и пожары. Вы меня понимаете?

— Нет, — сказал Кукулава.

— Понимаете, только не доверяете мне. Вы видите, что трое суток предварительного заключения истекли. Если бы можно было отпустить вас, вас отпустили бы сегодня утром. Но у нас нет другого выхода, так что войдите в наше положение и помогите нам.

— Но почему непременно мы, неужели нет более подходящих людей? Тысячи мерзавцев ходят по улицам, поймайте их и посадите, — нашел выход Кипиани.

— Сколько раз объяснять, что вас все равно пришлось бы арестовать. Вы отвечаете за здание. А теперь, по прошествии трех суток, мы вынуждены обосновать ваш арест, неужели непонятно? Зла мы вам не желаем, а между тем ни один из вас не похож на невинного агнца, и если поднять ваши дела, еще не известно, кто кого будет упрашивать, но мы не хотим заходить далеко.

— Какие это дела, к примеру? — простодушно спросил Кукулава.

— Вы сами прекрасно знаете, о каких делах идет речь, батоно Баграт. Неужели кто-нибудь и впрямь полагает, что можно совершить преступление так, чтобы мы ничего не узнали, и что это сойдет с рук? Не верьте в это. Мы знаем все. Мы видим больше, чем вы думаете. Когда ваш брат воровал папиросные гильзы с табачной фабрики, набивал их дома вместе с вами и вы на другой день продавали их, разве не следовало наказать вас за это? Было так? Ведь было? Целых три года! — Гиги вытащил записную книжку и заглянул в нее. — С тысяча девятьсот пятьдесят первого по пятьдесят четвертый год вы занимались этим делом. По-вашему, это не преступление? Это первое. Хотите еще? — он снова заглянул в книжку. — Сказать, что совершили хотя бы только за последние семь лет, если уж оставить в покое грехи молодости?

— Не надо, можете не продолжать, — оперся щеками на кулаки Кипиани и уставился в стол.

— Каждый из вас замешан в четырех-пяти подобных делах, которые даже доказательств не требуют.

— А почему же вы до сих пор нас не трогали? — тихо спросил Баграт.

— Потому что мы не злодеи. В наши обязанности входит не только ловить преступников, но и тысяча других дел. Почему вас раньше не трогали? Кто его знает, может, как раз этого дня и ждали. Сейчас нам самим трудновато, да и вам не сладко. В общем, надо найти общий язык.

— Все равно в городе не поверят, что это мы подожгли Дворец, — сказал я.

— Пускай тебя это не волнует. Не поверят — и не надо. Главное, чтобы нашему начальнику удалось убедить Инасаридзе, будто дело о поджоге Дворца культуры раскрыто. Больше нам ничего не надо. А дальше уже наше дело.

— Допустим, мы договоримся и я дам показания, будто это я поджег Дворец. Как ты думаешь, из каких побуждений я мог его поджечь? — сделал я первый робкий шаг к отступлению.

— Это мы обсудим. А что касается города, то… если сегодня вас отпустить и объявить, что обвинение не подтвердилось и вы оказались ни при чем, большинство испытает разочарование. Городу требуются виновные, понятно? И потом, ваше освобождение, которое сейчас уже почти невозможно, нанесло бы нам окончательный удар. Скажут, что мы взяли деньги и замяли дело. Это нас совсем погубит в глазах Инасаридзе. Так неужели мы на это пойдем? Да ни за что!

— А если мы все-таки откажемся? Не возьмем на себя такое преступление? — подал голос Кипиани.

— Не понимаете? Неужели я так непонятно объясняю? Мы-то свое получим. Мир не перевернется от одного нераскрытого дела. Мы с начальством получим по выговору. А если даже нас и выгонят из органов, мы все равно успеем закончить следствие по вашему делу. Пришьем каждому по статье на девять лет и отправим на суд. Между прочим, ваше признание нам нужно для общественного мнения, потому что ваше обвинение в поджоге Дворца уже готово. И нам ничего не стоит подкрепить его такими фактами, что вы и сами поверите, будто подожгли Дворец культуры. Уж это мы умеем. И потом, на суде все признаются. Признание, чтобы вы знали, это смягчающее вину обстоятельство.

— И все же, как мне объяснить на суде, зачем я, директор, поджег свой Дворец культуры, который строил восемь лет? Если даже оставить любовь к искусству, неужели я не понимал, что вместе с Дворцом горит и мое директорское кресло? — ломая руки, дрожащим голосом выпытывал я у Маршания.

— Ваш довод не лишен оснований. Но мы и это уладим. Бывают же случаи, когда директора сами сжигают свои учреждения! Например, вы совершили растрату. Или другое — вы разозлились, потому что вам отказали в присвоении какого-нибудь звания, не оценили ваших заслуг Вот вы с досады и подожгли Дворец.

— А я-то, я, завхоз, зачем полез в это дело? — чуть не плача, сказал Кипиани.