Избранное

Венька встал с дивана, подходит к ней. Ну, думаю, пропал Венька, это тебе не море. Венькина жена прислонилась к косяку и аж побелела — бабы, они ж друг друга без слов понимают.

«Садись», — говорит Венька. Она не села. Все так же смотрит на него. Ну, думаю, пропал капитан, это тебе не мостик. На мостике он никогда не терялся. Помню, возле Лавровой шторм прихватил нас в замете. Невод за грунт зацепился, лебедка полетела, на скалы понесло… думали, уже крышка, да Венька нашелся: приказал обрубить невод и притопить его. А сами в Пахачу, ремонтироваться. Через пару дней прибегаем — неводок целехонек на грунте лежит, да еще с рыбой. А как в Апуку на попутном баре влетели… «Четверка», что за нами шла, и сейчас там валяется. Да. А тут…

Ходит он по комнате. Она постояла, постояла — и направляется к двери. «Ну, я пойду», — говорит. «Нет, — сказал Венька, — ты останешься». — «Почему?» — «Тебя ж провожать надо, — сказал он. — Лень».

— Значит, не растерялся Венька, — сказал Сынок и стал закуривать.

— А дальше что было? — спросил Граф. — Я что-то не помню. Жена, кажется, уехала.

— Уехала, — сказал Петрович. — На другой день сам ее провожал к причалу.

— Ну, а дальше? — поинтересовался Сынок.

— А-ах, — отмахнулся Петрович. — Венька сына ждал, а она девку родила.

О том, как Феликс Бородин стал рыбаком

О том, как Феликс Бородин стал рыбаком, сам он рассказывал так:

— Шли мы из Провидения, лес в Японию на «Волго-Донске» везли. Я уже ревизором работал, вот-вот должен был принять собачью должность старпома. Думал, годика два отмолочу, получу диплом кепа Дальнего и тогда уж — мастером, самостоятельно.

Да. На траверсе залива Святого Петра вдруг вижу — моя вахта была — красные ракеты: кто-то тонет, или горит, или еще что-то страшное. Я повернул на аварийные сигналы, добавил ход до полного, позвонил кепу. Он поднялся на мостик сонный — всю ночь по льдам лезли, — злой.

Ракеты на горизонте видим, а кто их дает, не видим. Наконец показалась шмакодявка, «эрбушка». Пыхтит, дымит… подлетают они к нам и орут:

— Эй, на барже, кинь конец.

Кеп поморщился, но вахтенного послал на бак. Привязались они. Я глянул на них со своей стеклянной вышки… мама родная! Сама «эрбушка» меньше ботинка, грязная, ободранная, пегая какая-то вся. На палубе мокрые сетки, рыба, кучи каких-то веревок, лопаты, сачки, багры… и сами они, все семь человек — так и высыпали на палубу, — красномордые, бородатые, лохматые. Биндюжники. Одеты кто во что горазд: ватные штаны, свитера, телогрейки, куртки. На головах кепки, чепчики, шляпы, платки. Кто капитан, кто механик? Ну и толпа… пираты.

Вылез из машины еще один, восьмой. У того на голове женская шляпка.

— Чего сигналы бедствия давали? — спросил кеп.

— Заблудились, — орут.

— Нерпей гоняли, да место потеряли.

— Проохотились. Дайте место!

Кеп поморщился, но место разрешил дать. Я раздвинул бархатную штору на генеральной карте, осторожненько, чтобы не сделать лишнего укола циркулем — кеп был строгий у нас, руки заставлял мыть, прежде чем прикоснуться к карте, — рассчитал и снял широту и долготу. Записал на бумажку и кинул им. Они поймали, сразу все и сгрудились над бумажкой. Потом один из них, капитан видно, вытащил из-за голенища замусоленную, сложенную в сотые доли карту. Развернул и разостлал на трюме — все так и склонились над ней, одни спины торчат. Достают спичечные коробки, что-то измеряют, шушукаются — на нас же ни малейшего внимания, будто нашего теплохода и нету.

Посовещались они — на нас же ну ни разу не глянули, — потом тот, что в женской шляпке, нырнул в машину. Там загремело, а вся «эрбушка» затряслась. А тот, что доставал карту из-за голенища, опять водворил ее на прежнее место и, направляясь к рубке, бросил на ходу:

— Дайте им ведро икры.

Отвязались они и поплыли.

Иван Иванович

Идет по колхозу представительнейшая фигура: с брюшком, в сингапурском плаще, а позолоченный козырек у фуражки такой большущий, что снюрневод разостлать можно — капитан-директор с океанского лайнера.

— Новенький, — сказал Толик Прокаев.

— Вместо Андрея, на «сорок три ноль Пак».

— Андрей — в отпуск?

— В отпуск.

— Не видать паковцам первого места.

— Ясное дело, — согласился я, — с таким не порыбачишь.

— И снюрневод-то, наверное, никогда не видел.

Новый капитан, поравнявшись с нами, внимательно глянул на нас, будто догадался, что о нем говорим. Да нам-то что? Правление знает, что делает.

На другой день, возвращаясь ночью на своей сейнер, — у Толика до часа просидел, потом в душ сходил, — слышу шумок на «сорок три ноль Пак». Он рядом с нашим стоял. Свет в кубрике горит, дым из тамбучины валит. «Ну, дают, — подумал я, — уже четыре часа ночи, а они не спят».