Избранное

Петрунь сидел за столом, ел распаренные в консервной банке котлеты, запивая коньяком. Платоныч мастерил пуншик — тундровая привычка — в маленьком заварничке, а Виктор, развалившись на кровати, смотрел в потолок. Геннадий вышагивал по комнате.

— Скорее бы кончилась эта вьюга, — сказал он. — Самому выть хочется.

— Это, Геннадий Семенович, ты еще не привык, — это Петрунь. — Пусть воет. Не мешает же.

— Скоро весна, Гена, — улыбнулся одним ртом директор. — Не до скуки будет.

— Ох и хлопот же с этим объединением, — оживился Геннадий, — ни у нас, ни у ивашкинцев плавсредств нет. Ука же вообще медвежий угол. В Пахаче участок начинаем с гвоздя.

— Всегда так начинается, — уронил директор. — Любое дело.

— И все-таки, Платоныч, этой весной мы пошатнем ваши доходы. А годика через три, глядишь, и вообще сворачиваться придется.

— Опять за свое. — Директор поднял бровь.

— Нам только сдвинуть этот снежный ком, — оживленно продолжал Геннадий, — а там он себя покажет.

— Ничего не покажет.

— Покажет, Платоныч, покажет. Еще как покажет. Сейнер, между прочим, окупает себя за один сезон, а там — чистые денежки. Построим свои цеха, мастерские, да хоть судоремонтный завод — наша речка вместит всю камчатскую флотилию. Кончится эта лавочка, что за ремонт какой-то баржи платим вам больше, чем она сама стоит. Холодильники… сами будем рыбу обрабатывать. А это ведь сплошное надувательство, ловим сельдь мы, вы ее подсолите чуть — и в бочки. Вам идет тридцать четыре рубля за центнер, нам же — восемнадцать. Ну что это? — Геннадий развел руками.

Петрунь хмыкнул.

— Сначала разберитесь с тем, что есть, — продолжал директор, — хоть подобие порядка наведите. Набрали народу в колхоз, а не подумали, что людей надо работой обеспечить, жильем. Там ведь, в нашем общежитии, про которое вы кричите на всех совещаниях, ужас что творится. А в самом поселке? Снабжение не налажено, в магазине ничего нет.

— Переживем. — Геннадий зашагал по комнате. — Такие кадры… Один Гуталин что значит… в кино такого не увидишь.

— Да, Гуталин, — отозвался Петрунь, — это чудо из чудес.

— Смех-то смехом, — продолжал директор, — а народ бездельничает, обленился.

— И мало набрали, — перебил его Геннадий, — весной опять людей не хватит. Надо бы больше… Народу мало.

— Тогда бы мы купили не два сейнера, — вмешался Петрунь, — а четыре. И надо бы брать сезонников. Он путину отмолотил, а после путины — расчет. Затрат почти никаких: матрац и одеяло с двумя простынями два червонца стоят. Я предлагаю Василию Васильевичу уже несколько лет…

— Его не убедишь, к сожалению, — вздохнул Геннадий. — Но после объединения другие пирожки будут. Я уж сколько раз втолковывал всему правлению, что оленеводство и добыча пушнины — пустяк. На них мы далеко не уедем.

— А куда на них уедешь? — отозвался Петрунь. — В этом году у охотников вышло совсем ничего. Оленье стадо давно пора сокращать, а не увеличивать. Оставить только для обеспечения мясом местной базы.

— Твердолобые наши правленцы, — вздохнул Геннадий. — Флот надо увеличивать, обработку… то звено, которое приносит деньги.

— Так-то так, — сказал директор, — да Алькены с Эгелями рыбу обрабатывать тебе не будут, им нужна тундра.

— А куда они денутся? — отмахнулся Геннадий.

— Прожекты.

— Ну почему прожекты, Платоныч? Все реально, только мы, к сожалению, не хотим понять этого.

— В районе надо протолкнуть, — добавил Петрунь.

— Это все не ново. — Платоныч прихлебывал маленькими глотками пуншик. — Район вам не даст взять в одни руки и добычу рыбы и обработку.

— Только протолкнуть, — отозвался Петрунь.

— Почему? — удивился Геннадий.

— Да потому, — директор подался вперед, — что это бы значило заморозить миллионную махину комбината.

— Мы у вас его купим. — Геннадий остановился перед директором. — Со временем, конечно.

— А людей? Куда ты денешь людей? Ну, хорошо, сезонных рабочих не будет, их заменят Гуталины и Эгели с Алькенами, хотя это сомнительно, но предположим. А служащих? У меня полторы сотни служащих. В колхоз они не пойдут, потому что не захотят терять пенсию и годами жизни на Камчатке выработанную зарплату. Их на материк выселишь? У каждого из них дом, семья. Так что лучше не мешай правленцам. Небось Демидов да Магомедов не согласны с твоими идеями?

— А-ах! — отмахнулся Геннадий. — Деньги на дороге лежат, а Демидовы да Магомедовы спят. Да что с них взять? — Геннадий постучал себя по лбу.

— Чихаешь, пыхаешь, — продолжал директор, — а через год на материк уедешь. А Эгелям да Демидовым здесь жить. И Гуталинам, кстати.

— Да, Гуталин, — засмеялся Петрунь, — ему же, кроме бутылки, ничего не надо.

— Я вижу, всем вам ничего не надо, — Геннадий заломил руки за голову.

— Не совсем так. — Директор держал стакан двумя руками, как в тундре. — Но на людей наступать тоже нельзя. Им надо жизнь хорошую создать. Это ясно?

— Такие перспективы… а нас Гуталины тревожат, — не обратив внимание на замечание, продолжал Геннадий.

— Скучно, я вижу, тебе, Геннадий Семенович. — Директор пересел к карточному столику. — Съезди в Питер, развейся.