Избранное

— Как же это? Эдак и надуть можно.

— А то! И надували. Чего ж не надуть?

Ванька задумался.

— В тридцать третьем году, Ваня, — засмеялся дед, — только что приехали мы, пошли на остров Верхотуров…

— Знаю, заповедник там, песцы.

— Тогда никакого заповедника не было. Ну вот. О-о-о! Ангел мой! Заходим в один чум, хозяин с хозяйкой пьяные лежат — японцы недавно были. Да. Пьяные — хоть выжми. И еще клянчат… за глоток тебе все отдадут, хоть и брать нечего. А кругом, Ваня, грязища! — Дед поворачивается к Ваньке. — О-о-о! Сырые, вонючие шкуры, зола от костра, собаки, тряпье… смотрим — копошится что-то в углу. Присмотрелись — дите. Грязное-прегрязное, голова в струпьях… а этим похмелиться.

— Да…

— Ну вот, ангел мой, слушай дальше. У моториста было зеркальце, он дал его другому пацану, что постарше, годков эдак двенадцать. Пацан глянул в зеркальце и — цап за зеркалом, цап; навроде мух ловит. Цап! — Дед показывает, как это было. На минуту замолкает. Слышно, как шипят полозья. Затем продолжал: — Да хоть когда по ярангам ездили или когда на охоте почаевать заедешь… одна голь оголенная. Правда, старшины яранг, шаманы — ничего. И кухляночка у него — чистенькая, и торбаза, и олени, и собачки, а остальные… — дед безнадежно машет рукой.

— А я в Оссоре корячку видел, в магазине торгует. Губы накрашены, в туфельках, волосы навроде конского хвоста.

— Э-э-э, ангел мой, это сейчас им Советская власть волю дала. Если у тебя в паспорте записано, что ты коряк, или чукча, или эвен, тебе и оружие бесплатно, и дом, и лекарства всякие в аптеке. Детишек ихних бесплатно в интернатах учат. Наши хоть немного да платят, а они ничего. И ежели спросишь какого: «Чего детворы столько развел? Содержать-то трудно?» Знаешь, что он тебе, подлец, отвечает? «Советская власть прокормит!» Во как! — Дед таращит глаза. — А у него их там… как китайцев. Корми их да учи.

— Значит, надо так. Да и честные они. — Ваньке захотелось вступиться за коряков да чукчей, уж больно дед напустился на них.

«Да вон хоть и Яшка Айтаров, дяди Саши дружок, без всяких денег рыбакам помогал, а нерпушку тогда… и первый поздоровается, хоть до этого никогда не виделись», — подумал он.

— Это-то да, — соглашается дед, — зверя из чужой ловушки никогда не возьмет. Или потеряешь что в тундре, найдут, привезут. Насчет этого у них здорово.

— В прошлом году весной на неводе в Анапке дядя Саша наш аванец по пьяному делу потерял, восемьдесят тыщ… нес из банка да потерял. Опосля какой-то пастух-оленевод принес.

— Да это, — отмахнулся дед, — со мною получилось. Лет пять назад вез я Петруня из Оссоры, он деньги на весь колхоз получил, мешок, как раз подзавяз. А в дороге пурга прихватила. Она еще в Оссоре начиналась, да мы думали, успеем до Макарьевска… Да. Замаялись. Собачки на снег ложатся, хоть убей их, не встают. А мешок — килограмм полтораста, да и сам Петрунь не меньше, идти впереди упряжки не может. Что делать? Решили мешок бросить, опосля, мол, возвратимся. И бросили. Только добрались до Макарьевска, чаюем, вот он, вваливается укинский коряк с нашим мешком. «Ваши пятаки? Забирайте». Он, оказывается, вслед за нами выехал, им же пурга — не пурга, еще лучше в пургу дорогу чуют.

— Здорово-то как!

— А ты уезжать!

— На родину тянет, дедушка. Прямо не могу.

— А ты думаешь, нас не тянуло? С ума сходили. — Дед задумывается, крупные морщины на его львином лице опускаются. — Привезли нас в Анапку треску ловить. Железо, цемент, оборудование всякое с нами. Строимся ночами. А кругом тундра да окиян. Куды денешься? А договор на три года. И я не выдержал, на втором году убег.

— Через тундру?

— Через тундру, ангел мой, не убежишь. Дорогу знать надо, да и горы там. Один человек от нас только до Питера на нарте добирался.

— Кто же это?

— Бекерев. Его теперь нету. Комиссар такой был. Колхоз он организовал наш, его фамилией наш колхоз назвали. А больше — никто.

— А ты как же?

— Директора надул, — небрежно крякает дед. — Весною напросился пароход разгружать, да на нем и остался, в дырку залез. Двое нас было. А во Владивосток приехали, вылезли: «Берите шпиенов». Они посмеялись и отпустили.

— Здорово.

— А потом раскручивались в «Интуристе». — Дед откидывается и поднимает палец. — По сто рублей за порцию трески платили.

— Здесь не наелись.

— Мильенеры ж.

— Фокусничали, значит.

— Фокусничали, ангел мой, фокусничали. До того дофокусничались, что у моего корифана на билет не хватило. А я ничего, добрался, слава богу, до своей Ростовской области. И с собою кое-что привез.

— И опять возвратился?

— Возвратился, ангел мой, возвратился. И ты возвратишься, ежели дурака не сваляешь. Ай не понял мой анекдот?

— Анекдот-то я, дедушка, понял, да скука зимой: работы в колхозе…