Избранное

Солнце было круглое и горячее, как только что испеченная лепешка. Бледная как смерть засуха разгуливала по двору. Разжигая под колпаком летней печи огонь, бабка Севастица осеняла себя крестом — просила бога, чтоб миновала засуха, чтоб не сгорела земля. Жена Окешела металась в доме, на рогоже, не находила себе покоя, стонала и молила о смерти, лишь бы избавиться от мучений, молила тихо, чтоб не услышали муж и дети. Окешел продал погон земли Кэмую и позвал бабку Севастицу приготовить детям малай. Куда бы ни приходила бабка, она повсюду рассказывала, что приедут на конях архангелы спалить весь божий свет. В руках у них будут длинные свечи, и они зажгут их от солнца. Бабке было лет восемьдесят, она была тощая, черная, согнувшаяся в три погибели, но двигалась быстро, и многие считали ее колдуньей. Она говорила, будто засуха приходит в образе растрепанной девушки с белым как мел лицом. Ночью засуха бродит по полю, дунет на жнивье — и оно увядает. Ночью должно быть прохладнее, но прохлады нет, эта растрепанная девушка вдыхает ее, а потом дышит жаром, сушит траву, и сорняки, и листья. А днем она гуляет по селу, бледная как смерть, сушит землю и души, стучится в ворота и входит во дворы; в какой дом войдет, там кто-нибудь умирает. Она вошла в дом Окешела, никто ее не заметил, потому что она невидима. А теперь его жена хворает, и уже не придется ей слушать музыкантов на свадьбах ее детей. Не осталось у ней в лице ни кровинки, зачахла она, бледная как смерть засуха наложила печать на ее щеки, спать этой женщине не в постели, а на кладбище, конец ей. Но Севастица не высказала Окешелу своих мыслей: не хотела огорчать его. Она разожгла огонь и беседовала с детьми, которые глаз не сводили с пылавшего огня и с жидкого кукурузного теста, подходившего в квашне. Уже несколько дней дети не ели ничего, кроме конского щавеля, похлебки из виноградных листьев и ягод шелковицы. Их совсем замучил понос. Они забыли, когда в последний раз пробовали мамалыгу, темные скулы их походили на опухоли по бокам тонкого, как лезвие ножа, носа, а глаза глубоко ввалились. Зорина, жена Кэмуя, увидела их и не отставала от Окешела, пока не уговорила его продать погон земли возле Линтицы.

— Чем детей своих голодом уморить, лучше подпишись-ка вот здесь, — сказала ему Зорина, принеся толстую тетрадь в зеленой обложке, куда она записывала все сделанные покупки.

Окешел сперва заартачился, но потом подумал, что все без исключения продали по клочку земли, и подписался, однако дал клятву, что больше не продаст ничего.

— Подите поиграйте, — сказала бабка не отходившим от нее ребятам. — Окешел, вели им уйти, да и сам иди с ними, уведи их отсюда, пока не поспеет малай.

Окешел прикрикнул на детей, и они вскарабкались на шелковицу утолять голод ягодами. Окешел тоже влез на дерево поесть ягод, он и сам был голоден. Ветви раскачивались, черные, сморщенные ягоды падали. Азор, пес величиной с теленка, отошел от изгороди и принялся за ягоды.

— Пошел ты! — крикнул с шелковицы Окешел, но собака не ушла и продолжала жадно глотать ягоды, ворча и остерегаясь, как бы ее кто не ударил.

— Слезайте-ка вниз и отгоните собаку, она жрет ягоды! — крикнул Окешел детям, но они притворились, будто не слышат, и вскарабкались повыше.

— Лику, слезь, милый, и прогони эту тварь, ягоды мы можем и сами съесть.

— Не слезу, он меня укусит, — ответил мальчик.

— У-у! Азор! Пошел ты к черту! — сказал Окешел и швырнул в пса шляпой. Но соломенная шляпа отлетела в сторону, не задев и нисколько не напугав Азора.

— Не стряхивайте ягоды! — крикнул Окешел детям.

Но как бы осторожно они ни двигались, ягоды все-таки сыпались, и собака подбирала их все, бегая от одной к другой.

Азор был огромным тощим псом. И бегать он не бегал, а почти ползал. Все собаки в селе походили на тени, никто ничего не давал им, и они целыми днями лежали, свернувшись клубком, под навесами или в тени деревьев. А что до еды — одно горе: они подстерегали, когда кто-нибудь шел за амбар. Но и там ничего не находили и питались листьями, и многие бесились. Когда дело доходило до еды, Азор вступал в драку со всеми соседскими псами; он был большой и катал их по земле, как кошка катает клубки. Он еще мог двигаться, но глаза у него были мрачные.

Окешел слез с дерева и отогнал Азора, который спрятался под навес, жалобно тявкая, хотя хозяин его и пальцем не тронул.

— Трясите! — крикнул Окешел.

И когда дети запрыгали на сучьях, он опустился на колени и начал собирать ягоды негнущимися черными пальцами и класть в рот.

Он ползал на коленях за каждой ягодой и причмокивал от удовольствия. Кто-то позвал Окешела к воротам. Он подошел, а затем вместе с этим человеком отправился в село, велев детям слезть вниз и оставить ягоды на другой раз, потому что теперь они скоро будут есть горячий малай. По правде говоря, он ушел в село больше для того, чтобы не присутствовать при дележе малая и дать детям поесть вволю. Но бабке он наказал не давать им слишком много: надо и на завтра оставить.