Избранное

«Ты бы пораньше мне грубиянил. До этого. Тогда бы и кипятился. Давно уж. Но нет, ты унижаешься тысячелетиями. Ты вечно клянчишь. Ты целовал ботинки, сандалии, ноги. Ты складывал ладони, поклоны отвешивал, бился лбом оземь, ползал на животе, целовал руки, лизал края мантий, гладил розги, которыми тебя полосовали».

«Это ты толкаешь тачку. Ты погоняешь кнутом лошадь. Тарахтишь машиной. Ты выносишь на улицу скамейку со щетками да ваксами и душу выдыхаешь на ботинки, перед тем как в последний раз протереть их бархоткой. Это ты унижаешься настолько, что в стихах превозносишь того, кто хлещет тебя плетью, — тебя, пишущего стихи. Это ты хнычешь, какой ты идиот, какой слабый и трусливый, как сохнешь по женщине, которая, прижимаясь к груди другого, звонко хохочет над тобой и брезгливо от тебя отворачивается; проливаешь в стихах свои слезы о том, какой ты хилый, больной, как страдаешь, и — о, господи! — еще возводишь это в достоинство, даже похваляешься этим, ты рыдаешь, скулишь, стенаешь, кряхтишь, ты похваляешься и восхваляешь за деньги, за сущую мелочь — за один пенгё, за два пятьдесят».

«Но ты не одного себя топчешь, других тоже. Ты клевещешь, лжешь, фабрикуешь фальшивые обвинения. Ты отрицаешь факты, морочишь головы сказками, распускаешь страшные слухи; делаешь науку и утверждаешь, что солнце светит ночью, что дважды два — пять, что реки текут вспять, из долин в горы, утверждаешь, говоришь, пишешь для них за деньги, за каких-нибудь два пятьдесят, самое большее! Ты лжешь, ты втираешь очки, ты копаешь, косишь, пашешь, сеешь, жнешь, таскаешь тяжести, молотишь, добываешь руду, пыхтишь, потеешь, вздыхаешь, просишь, ворчишь, втихомолку ругаешься, кланяешься, приподнимаешь шляпу, славословишь, поешь хвалебные гимны и весенние песни, сыплешь анекдотами, потешаешь других и сам ржешь за деньги, — самое большее, за два пятьдесят. Ты болеешь за деньги, ты здоров за деньги, умираешь за деньги, лишь бы спокойно, надежно, тихо прислужничать, — за пару кусков хлеба, пару пощечин, пару ругательств, за подленькую и порочную жизнь».

«Если же ты к тому же и самка — о, тогда!.. Да, ты не отводишь глаз от новоявленного господина. Шлешь ему обворожительные улыбки, называешь милым его двойной подбородок, гладишь его тройное пузо и говоришь, какой он стройный мальчик, его желтые клыки называешь красивыми жемчужными зубами и нарекаешь его своим ангелом! Ты обнимаешь рукой его прущую из воротника заплывшую жиром шею, воркуешь на ухо, нежно дышишь, наигрываешь страсть за деньги, ах, даже млеешь от наслаждения за небольшое повышение цены».

«Если ты самец, так называемый мужчина — мужчина! смех, да и только! — какая бесстыдная ложь, ведь ты скопец, гермафродит, ты черт знает что такое, я даже не знаю, с чего начать, какой обрушить на тебя град обвинений в низости, подлости, — да что говорить! — ты лезешь в клоаку, копошишься в грязи и дерьме. Ну, какие слова найти для тебя? Ты монстр».