Избранное

— Интересно. Видно, искушения вечны… Вы молитесь обычно?

Надьреви раздумывал, стоит ли ему отвечать. Первым его побуждением было сказать, что он не ответит на этот вопрос. Но потом он раздумал.

— Да. Вечером читаю «Отче наш». Два и даже три раза.

— Это своего рода страховка, а вдруг…

— Вольно вам насмешничать. Признаюсь, что и таких соображений не лишен я.

— Правильно делаете, что признаетесь. Мне хотелось бы, чтобы вы хоть на шаг продвинулись вперед. Но я еще не спросил, какой вы веры.

— Я евангелист. Так меня крестили. Но от религиозных догматов далек. Пока только о вере в бога можем мы говорить.

— Тяжелое душевное состояние у того, кто останавливается на полпути.

— По-моему, никто не стоит на том или другом конце пути.

— Сомневайтесь свободно. Совершенно смело.

— Ну, я и впредь скорей робко буду сомневаться.

— Вы презираете меня как набожного священника. Или завидуете мне как верующему человеку. Не так ли?

— Я вас не презираю, потому что рассуждаете вы разумно. И не завидую вам. Но склонен завидовать. Если вера на самом деле придает вам силы и вы не страшитесь жизни, смерти, болезни, страдания, то я вам завидую. Если вы сильней меня перед лицом жизни, опасности, смерти.

— Я верю, что религия придает силы в жизни.

— Вы знаете или верите?

— Верю, — после некоторого колебания ответил пастор.

— Этого мало!

И, как ни странно, Кеменеш сказал теперь без всякой насмешки:

— Значит, если бы вы твердо знали, что вера приносит счастье, что верующий человек счастливей неверующего, словом, что религия полезна, то вы стремились бы уверовать в бога?

— Безусловно… Примерно так обстоит дело.

— Мне кажется, я сумел бы наставить вас на путь истинный.

— Попробуйте. А теперь я спрошу вас кое о чем. Вы, конечно, молитесь…

— Разумеется. Но я жду вопроса.

— Какую молитву вы читаете?

— «Отче наш». Это самая совершенная молитва. В ней выражаются благодарность, мольба и восхваление. Кроме того, я читаю импровизированную молитву без канонического текста.

— Что это такое?

— Тоже восхваление и мольба.

— Почему мольба? О чем вы просите бога? Я спрашиваю вас не без умысла. Хочу подвести к одному трудному вопросу, на который сам не могу ответить.

— Задайте вопрос.

— Нет, нет. Сначала скажите, о чем вы просите бога?

— Ниспослать мне силу, здоровье, чтобы я трудился во славу ему и на благо людям. — Надьреви, пока еще не удовлетворенный ответом, выжидательно смотрел на пастора. — Да, я прошу бога, чтобы он оградил меня, мою жену и детей от зла и оберег от болезней, бедствий и страха.

— Спасибо, довольно. Итак, вы просите, чтобы бог оградил вас, вашу жену и детей…

— Понимаю. Но я молюсь и за ближних.

— Как вы молитесь?

— То же самое прошу и для них у бога.

— Для всех людей? И плохих тоже? И злых тоже?

— Нет. Я говорю: «И помоги всем хорошим людям».

— Что будет тогда с несчастными злодеями? С убийцами, варварами, мучителями?

— Они осуждены на вечные муки.

— На земле далеко не всегда. Но если они и осуждены на вечные муки, то справедливо ли наказание? Сами ли они виноваты в том, что злые силы владеют их душами? Не рабы ли они, жалкие рабы родившихся вместе с ними инстинктов или злых сил, разбуженных в них другими людьми?

— Вы правы. Отныне я буду молиться и за злодеев.

— Вот как! Молиться за злодеев?! За Яноша Румпфа Непомука? Чтобы бог дал ему силы и здоровье для совершения еще более зверских убийств?

— Я буду молиться так: «Избавь, боже, их от бремени зол. Укажи им путь к добру».

— Что ж, поздравляю. Очень разумно поступите.

— Мне легко, — улыбнулся пастор, — потому что в душе моей нет злобы. Всюду и везде говорят, что я хороший человек. Я этого, правда, всерьез не принимаю, но что непрерывно стремлюсь к добру, — это верно. Однако… — Тут он с некоторым беспокойством посмотрел на дверь. — Пойдемте в сад.

— А то мухи на террасе очень назойливые, — засмеялся Надьреви.

— Да, — подтвердил пастор.

— Хотя мухи тоже твари божьи.

— Бесспорно. Но, видно, божье повеление истреблять мух.

— Только ли мух? Боюсь истребления. Даже если начнем с мух. Мухи-то разные бывают.

— Но не из-за мух пойдем мы сейчас в сад, а посмотреть, что делают там наши друзья. Знаете, моя жена, откровенно говоря, большая ослица. Очень нравится ей молодой граф. Поэтому пойдемте, спасем ее душу.

— Как вам угодно.

— Обаяние вашего друга неотразимо действует на наивных женщин, вообще на женщин.

— Моего друга?

— Это только слова, не больше. Я знаю, что легче верблюда протащить в игольное ушко, чем бедному человеку подружиться с богатым. — Надьреви молчал, и пастор продолжал: — Хотя нам, беднякам, надо довольствоваться малым. Наши отношения с графом Андрашем тоже дружба. Если мы вспомним, что у его предков было право казнить и миловать, и двести лет назад им еще пользовались.

— Пользовались?

— Да, да. Я немного интересовался историей Берлогварского именья и между прочим узнал и это. Конечно, не из краткой семейной хроники моего старинного коллеги Ксавера Ковача, которую вы, наверно, видели.

— Да, видел.

— И прочитали?

— Нет еще.