Избранное

Одним из первых жителей деревни, кто появился во дворе Тико, был Заяц. Потом набегут и другие любопытные — один завернет поглазеть, другой почесать языком сядет, третий только заглянет за изгородь или подбросит какую ненужную железку, чтоб и она попала в огонь; даже бокоуши Сусы Тининой нет-нет да и покажутся над изгородью. Но самым первым из всех был Заяц.

Он прошел мимо всех мехов, начиная со спаренных: один из них вдыхал, другой выдыхал. «До чего ж хитро придумали, черти!» — качал головой Заяц и сам вдыхал и выдыхал, а чтоб не сбиться, маршировал на месте. Потом он перешел к мехам с цепью — те дышали постоянно, механика там была более сложная. Дальше он пошел посмотреть, как трое парней раздувают три простых меха и смотрят друг другу в глаза, чтобы не спутать порядок; они словно хоро танцевали, остерегаясь, как бы не наступить один другому на ногу. Языки пламени в горнах плясали равномерно, железо раскалялось докрасна, потом становилось сизым, потом белело. Длинные клещи вытаскивали кусок железа, маленький молоток мастера принимался барабанить по краю наковальни, парни хватали кувалды и колотили по белой поковке. Белые чешуйки разлетались вокруг, краснели еще на лету и черными падали на землю. Это была раскаленная ржавчина, которая должна отпасть, чтобы осталась только сердцевина железа. Потом поковку снова кидали в горн, мехи снова пыхтели, мастера собирали мокрыми метлами уголь, сыпали его сверху и вытирали пот со лба.

Семь горнов расположились под шелковицей во дворе, семь наковален сверкали на солнце, десять или двадцать мехов, прилаженных к кольям или развилкам, дышали, пыхтели, как паровозы, скрипели цепями, стучали треугольными кожаными клапанами, чтобы остановить приток воздуха, и питали кислородом пылающие легкие горнов. Железо снова нагревалось, становилось алым, сизым, белым. Гул стоял непрерывный, потому что если из одного горна железо вынимали, в соседний горн его закладывали, если где-то начинали бить молотами раскаленную поковку, в другом месте как раз кончали. Среди всего этого движения, криков, пыхтения сыпались искры, мехи раздувались и втягивали бока, словно невиданные животные, оборвавшие внезапно свой бешеный бег на утонувшем в бузнике и крапиве дворе Петуньи. Они дышали свирепо и учащенно, разжигая угли, возвращая старое железо к жизни, и стук молотов и отзвук наковален прогоняли мертвечину. Видно было, как жилистые руки поднимаются и обрушиваются вниз вместе с кувалдами, потные спины и шеи выгибаются, вперемежку с пыхтением мехов слышалось тяжелое человеческое дыхание. В этой огненной и железной круговерти Заяц двигался как во сне, исполненный внутреннего света и страшно возбужденный, будто это он распоряжался всем царившим вокруг громыханием. В толчее непрерывно сновал Тико — Заяц видел, что от жара он взмок, хоть выжимай; комбинезон его тоже можно было выжать.

Спустя какое-то время из дома вышел свояк кузнеца, тот самый, которого заносило на ходу. «Ветер подует посильней, может и унести», — подумал Заяц. Но ветра не было, свояк спокойно подошел к шелковице, осмотрел все горны и увидел, что комья и куски железа уже разбухли, потому что кузнецы подбрасывали все новые и новые железяки, смешивали их со старыми, снова нагревали и снова прибавляли новые. «Вот увидишь сейчас моего свояка, — сказал Тико Зайцу, — он по сварке главный спец».

Песчаник был растолчен под навесом в порошок, похожий на кукурузную муку. Старик сгреб порошок в деревянное корытце, остановился у первого горна и бросил горсть. Горн тотчас вспыхнул еще жарче, и вверх взметнулся столб искр высотой в человеческий рост. У соседнего горна старик снова остановился, бросил горсть порошка, столб искр лизнул его, но он не отодвинулся. Потом он подошел к наковальне, на которую только что положили ком белого металла, и посыпал его песчаником. Металл зашипел, разбрасывая искры, словно готов был взорваться. Он трещал и весь ощетинивался — так ощетинивается еж, почуяв опасность. «Бей!» — сказал старик, и молоты заработали.

Так старый кузнец прошел вдоль всех горнов и весь металл посыпал каменным порошком. В это время появился Паунец, волынщик. Рассматривая мехи, он только головой качал и говорил Зайцу: «Эх, сделать бы мне такой мех для моей волынки, ты бы понял, что такое музыка, тут же заткнулся бы со своей окариной. Только никак ее не сделаешь, такую волынку, да и сделаешь — кто ее надувать будет? Этот небось у них главный мастер», — сказал он, глядя, как старик обходит горны и кидает в них песчаник. «Он по сварке спец, — объяснил Заяц. — Знаешь, ведь в каждой работе свой секрет есть, своя ухватка. При сварке все дело в песчанике. Чуешь, как порохом пахнет?»

Паунец принюхался. «И правда порохом пахнет», — сказал он.