Избранное

Я весь был под впечатлением происшедшего на моих глазах убийства. Мальчишки стали пинать кошку ногами и столкнули пинками в заброшенную известковую яму. Убитое животное бултыхнулось в воду и медленно закружилось, вытянув все четыре лапы. Отченаш говорил Опекуну, что, хоть он мне и отчим, он будет мне помогать, пока я не стану на ноги, и что он никогда бы не пошел на такое, как тот человек из Мездры. Летом на станции Мездра была убита девочка. Ее мать второй раз вышла замуж, взяла с собой дочку, отчим удочерил девочку и даже застраховал ее жизнь. В тот же год, работая во фруктовом саду хозяйства и узнав, как ядовиты препараты, которыми опрыскивают плодовые деревья, он решил отравить удочеренную девочку и получить за ее жизнь страховку. Эта история нашумела и в нашем крае, много было всяких толков, и вот теперь Отченаш нашел удобный повод, чтобы подчеркнуть, что он совершенно не похож на того усыновителя, который застраховал жизнь ребенка, а потом отнял эту жизнь.

У Отченаша были голубые глаза, вернее, голубоватые, в дальнейшем нам не раз пришлось встречаться взглядами, пока я постепенно не понял, что глаза у этого человека выгорели или износились. Отченаш с Опекуном, вероятно, еще долго смаковали бы историю, случившуюся на станции Мездра, если бы Выселки не заполнила толпа конных и пеших в самых странных одеяниях. Какой-то человек стал уговаривать Отченаша прийти к ним вместе с овцами и с обеими собаками на два дня, за это ему заплатят столько-то и столько-то левов. Это были переодетые крестьяне, они шли сниматься в фильме «Пепелище». Мы слышали в деревне, что снимается такой фильм, что поляки устроили около скал большой лагерь и что они очень хорошо платят всем, кто снимается в фильме, а тем, кто приводит с собой лошадь или какую-нибудь скотину, платят еще в два-три раза больше. Пока Отченаш торговался с тем человеком и расспрашивал всадников, будет ли там вода и пастбище для овец, из дома вышла Димка, застенчиво поздоровалась со мной и подала мне маленький узелок. Маме она сказала: «Мама Спаска, мы коржики забыли!» Я очень удивился, что она так обращается к маме, попрощался, поцеловал маме руку, и Опекун повел меня через толпу в сторону городка… Еще до зимних каникул Димка прислала мне теплые носки, ею самою связанные. Принес мне их один человек с хутора, у него дочь была замужем в городке, и, когда я получил носки и вернулся к себе на квартиру, я расплакался…

Я уже говорил, что иногда я оставался поужинать или ночевал в доме Отченаша и что обычно мы ужинали во дворе под навесом из винограда. У Отченаша было две собаки — одна дворовая, другая, пастушья. Собаки были лохматые, с широкой костью, крупными головами, не дикие, но и не ручные, и обе лаяли хриплыми голосами. Эти собаки очень меня занимали, ведь они были, можно сказать, частью дома и даже частью жизни в этом неприветливом обиталище, где молча страдала мама. Отченаш любил своих собак, но приучил их держаться подальше от стола. Во время ужина я смотрел, как они сидят в стороне, почти сливаясь с темнотой, и только глаза их сверкают — они считают проглоченные нами куски. Отченаш протянет руку, бросит им хлеб или кость, каждая поймает молча то, что ей бросили, и становится слышно, как она шумно жует, как глотает и чавкает или как дробит кость зубами. И снова наступало молчание, пока Отченаш не бросал через плечо кусок хлеба или кость. Он бросал все через плечо не глядя, он и так знал, что собаки там, в темноте, алчущие, по-собачьи голодные и ненасытные. Эта молчаливая жадность угнетала меня, я не мог понять, почему домашние собаки должны держаться вдалеке и поджидать свою долю молчаливо и алчно, в узкой полосе между светом и тьмой.

Позже, когда я стал подолгу наблюдать не только за животными, скотиной или птицей, но и за людьми, к чему меня все время старался приохотить мой учитель Апостолов, я стал замечать, что подобные отношения существуют и среди людей, что есть люди, которые всю свою жизнь бродят вокруг накрытых столов, держась ближе к темноте, чем к свету, и ловят в воздухе брошенную им кость. Я стал называть это тихой алчностью или молчаливой алчностью. Впоследствии я причислю к таким людям и учителя физкультуры Ангела Вентова. Не знаю только, кто создал ошибочное представление, будто эти люди скромны? Думаю, что они просто алчны и что если, не дай бог, они однажды доберутся до стола, то уж не бросят через плечо ни косточки!

Вот я пишу сейчас и думаю:

Почему мы иногда приписываем человеку собачьи качества, а собаке — человеческие?.. Я не могу этого объяснить! Меня угнетает, что, пока я жую свою сухомятку и она становится мне поперек горла, где-то в темноте, у меня за спиной или, может быть, сбоку, сидят ненасытные крупноголовые собаки Отченаша, а я их не вижу! И даже если блеснут их глаза, я замечу в них ненасытность и голод, а самих собак все равно не разгляжу. Тяжкое это ощущение!