Чтобы от него освободиться, я стараюсь вспомнить, как мы ужинали когда-то на воздухе, на балконе нашего дома, при свете керосиновой лампы или фонаря, как все мы — отец, мама, бабушка, я и собака Лишко — сидели вокруг стола, а на свету плясали ночные бабочки. Собака Лишко вся залита светом лампы или фонаря, она смотрит в лицо каждому говорящему, и если отец рассказывает что-то веселое и смеется, то и собака Лишко смеется и настолько входит в раж, что притопывает лапой или так сильно машет хвостом, что смахивает на землю мою ложку. Я поднимал ложку, щелкал ею собаку по лбу и продолжал черпать из миски, а в это время бабушка хлопала себя по бедрам и призывала богородицу и еще нескольких святых прийти и полюбоваться нами. Лишко жил с нами почти как человек, только вот боялся ночных бабочек. Вечером они ударяются об лампу и падают на землю, Лишко подбежит к упавшей бабочке, занесет над ней лапу, но полумертвая бабочка начинает вдруг трепыхаться, и Лишко, поджав хвост, отскакивает и прижимается к моему колену. Прижимается, а сам оборачивается назад и посматривает краешком глаза, как там бабочка, не взлетела ли снова. Отец отпивает вина, закуривает и легонько шлепает собаку по лбу, призывая ее не бояться бабочек.
Мне кажется, что собаки обычно похожи по характеру на своих хозяев и каждая собака до известной степени приобретает черты того семейства, в котором живет. Лишко в молодые годы был добродушен, влюбчив и немного наивен. Помню, в первые годы он шастал по соседним дворам и тащил домой все, что ему попадалось — постол, кусок мыла, брошенную одежку; однажды принес даже разводной ключ, стянув его на паровой лесопилке; отец сообщил механику, и тот пришел за своим ключом. Лишко был очень недоволен, когда увидел, что механик уносит ключ. Отец очень гордился тем, что у нас такая умная собака, не только постолы и мыло тащит в дом, но и если где какой нужный инструмент увидит, так и инструмент поднимет с земли и принесет в мастерскую. Механик долго смеялся и никак не мог понять, зачем собаке разводной ключ, а под конец догадался, что Лишко взял ключ из-за машинного масла; механик утром смазал ключ маслом.
Когда Лишко подрос, он перестал таскать у соседей мыло и постолы, а сидел обычно перед отцовской мастерской и помогал, чем мог.
Когда я ходил на хутор, Лишко провожал меня до калитки Отченаша. Там он ждал меня, и хотя мама нежным голосом зазывала его во двор, ни разу не вошел в калитку; сидел на улице и ждал, когда я пойду обратно домой. Дворовая собака Отченаша, днем обычно сидевшая на цепи, недружелюбно предупреждала его своим хриплым голосом, что ему нечего делать у калитки и тем более нечего заглядывать во двор, но Лишко не обращал на нее внимания. Только однажды он проявил слабость и вошел во двор, я помогал Отченашу приводить в порядок бочки перед сбором винограда, как раз набивал под сараем обручи на одну рассохшуюся кадку и так увлекся работой, что даже начал насвистывать; посмотрел бы кто на меня со стороны, подумал бы, что мне очень весело. А я свистел просто по привычке, так я делал, когда был жив отец, я стучал зубилом, обходил, посвистывая, вокруг кадки, а за мной ходил Лишко, смотрел мне в руки и, похоже, одобрял мою работу. Отченаш нес из дому ведро кипятку, он запаривал бочонок. Работал я босиком и вдруг почувствовал, что кто-то лижет мне пятку. Обернулся — Лишко. В тот же миг Отченаш крикнул: «Пшел!» — и плеснул на собаку кипятком.
Раздался страшный визг, пес перекувырнулся в воздухе, понесся по двору, ударился о забор, заскулил, едва нашел калитку, и я увидел, как он мчится по улице, перекатываясь через голову, скользя по земле и издавая страшный вой. Я ринулся за ним, звал его, но он ни на миг не остановился, облаял весь хутор, цыгане выскочили посмотреть, что случилось, и, увидев бегущую собаку, стали бросать в нее камнями. Я бежал за Лишко с зубилом в руке, не чувствуя камней под босыми ногами, злобно ругал цыган, а они смеялись и улюлюкали. Я перебежал вброд реку и догнал Лишко только в своем дворе, он забился под обструганные балки около дома; рядом со стеной дома, используя стреху как навес, отец когда-то сложил обструганные балки, приподняв их над землей, чтоб не гнили. Туда-то и забился пес, я видел только, как блестят в темноте его глаза и как он трет морду лапой. Бабушка сыпала проклятьями и хлопала себя по бедрам, она насылала такие беды на голову Отченаша и на все Выселки, что я до сих пор не понимаю, как это хутор уцелел… Три недели мы бросали собаке еду под балки. Пес не хотел оттуда вылезать, а ночью я слышал, как он скулит во сне. Через три недели я вдруг услыхал утром, как бабушка что-то кричит, куры во дворе кудахчут, утки прибежали с реки и закрякали, петух два раза взлетел на балкон и два раза спустился обратно во двор, кошка, шипя, взлетела к самой трубе и даже аисты защелкали клювами. Я вышел во двор и увидел, что перед мастерской сидит Лишко. Он махал лапой, отгоняя от глаз воображаемую муху.