Избранное

Это напоминает мне отчасти крики Аттилы. Я привез однажды Аттилу в деревню поесть арбузов. Мы с ним договорились как мужчина с мужчиной, что рогатку мы оставим в городе и стекла бить не будем. Аттиле очень понравился плешивый Илия, но еще больше понравилась яблоня в саду. Это было очень старое, могучее дерево, дававшее твердые и терпкие плоды. Аттила залез на самую верхушку яблони и до обеда просидел на дереве, крича истошным голосом и швыряя яблоками во все живое: в аистов на крыше, в кур во дворе, в улегшегося в тени Илию, в соседских уток, свиней на улице и т. д. Если сирена паровой лесопилки подавала голос: «У-у!», Аттила отвечал лесопилке таким же «У-у!», если кукарекал петух, Аттила кукарекал ему в ответ и бросал в него яблоком.

Я едва стащил его с дерева — бабушка приготовила нам куриную похлебку, и она уже начала остывать. «У тебя руки-ноги не заболели? Ты как обезьяна на дереве висел!» — сказал я Аттиле, а он отозвался: «Нет, дядя Левшонок, не заболели, охрип только!..» Мы поели бабушкиной похлебки, и я повел мальчика на реку купаться. Плюхнувшись в воду, Аттила обезумел от восторга, и все цыганята из Выселок сбежались на его крик. Сбежались не только мальчишки, девчонки тоже, и скоро удрали обратно в мокрых платьицах, потому что Аттила всех окатил водой. Он бултыхался в реке, как лягушонок, лягался и бил по воде руками, хотел выплеснуть реку из берегов, превратить ее в водопад, остановить ее, изничтожить, если удастся, и под конец вылез, побежденный водой, покрытый гусиной кожей.

Река, игриво журча, текла по-прежнему…

За ужином, хотя еще только начало смеркаться, мальчишка клевал носом. Я отнес его на руках в комнату, положил на кровать, глаза у него закрылись, и он спросил обмякшим голосом, что там шумит во дворе. «Яблоня шелестит ветвями, — сказал я ему, — листья ее до сих пор дрожат, ведь никто еще не залезал на нее так высоко и никто не кричал так громко. Она привыкла к тому, что только петух окликает ее по утрам, и, когда он кукарекает, у яблок краснеют щеки». — «Правда?» — спросил Аттила, я сказал ему, что это чистая правда, и обещал утром показать, как петух поет яблоне. «А лягушки чего кричат?» — спросил Аттила, и я сказал ему, что он здорово напугал лягушек — какой ужас, квакают они, сегодня чуть не выплеснули реку, как бы мы тогда жили без воды!

Аттила улыбнулся и заснул.

Вот о чем я думаю — кричи с дерева сколько хочешь, ничего ты своими криками не изменишь, и сколько хочешь бултыхайся в воде и хоть всех цыганят на берегу окати с ног до головы, ничего не изменится, одежонка на цыганятах высохнет, а реку ты все равно руками не выгребешь и не выплеснешь из берегов! Все это ты можешь только описать, а в жизни все остается неизменным. (По ночам меня мучают сны, и я не знаю, стоит ли их записывать. Ведь когда тебе что-то снится, значит, ты выбрасываешь это из головы, от чего-то освобождаешься. Зачем же тогда записывать сны? Не буду их записывать, пусть себе снятся!)

Если Аттила вопил на дереве и бесновался в реке, то, когда я повел его посмотреть, как пережигают известь, он потерял дар речи. Раскаленная пасть известковой печи глотала сразу по полтелеги хвороста, ее багровая глотка гудела, свистела, стенала, белые языки пламени бешено метались в печи, и Аттила, у которого в руках была палка, размахнулся и бросил палку в печь. Она мгновенно исчезла в белом пламени. Мальчик присел перед печью, не отводя глаз от огня, он так на него уставился, как будто заглядывал в огненное горло дракона. Взял щепку, бросил ее в пасть, щепка исчезла, растаяла еще на лету. Аттила сидит на корточках и смотрит, снова берет щепку и бросает, огонь грозно гудит, хватает щепку еще в воздухе, и она исчезает, тает. Как загипнотизированный, сидит на корточках Аттила, время от времени бросает щепки и молчит. Гляжу, на верхней губе у него, там, где когда-нибудь пробьются усы, выступили капельки пота…

На обратном пути я рассказал мальчику, что это не печи, а прирученные драконы, что когда-то змеи были дикие и враждовали с людьми, но теперь мы их заарканили и заставляем пережигать известь. Работают они вполне добросовестно, но они всегда голодны, поэтому люди непрерывно подвозят на телегах хворост и кормят драконов. По глазам мальчика было видно, что он мне не верит, но ему очень хочется, чтоб все так и было…