Избранное

Нарубив в сумерки дров, Левшонок с собакой, следовавшей за ним по пятам, вышел на улицу, быстро дошел до реки, двинулся по берегу и вскоре оказался на холме между деревней и Выселками. На вершине его с давних времен стоял молельный камень, не освящавшийся молебнами, наверное, с самой войны. Юноша сел на землю, прислонившись спиной к камню, и стал ждать. Плешивая собака посидела, вслушиваясь в темноту, потом, поняв, что ждать придется долго, легла у ног хозяина. Котловина была скорее не тихой, а глухой, даже лягушки редко подавали голос. Медленное кружение звезд по небу было бесшумным, но завораживающим. Левшонок сидел и ждал, при этом было странно, что он не всматривался в темноту и не глядел по сторонам, пытаясь увидеть, не идет ли кто к холму. Он просто сидел и прислушивался. На этот холм он приходил во второй раз, надеясь, что если он посидит подольше, то услышит одинокий выстрел во тьме. Но ни в прошлый раз, ни в этот вечер выстрел так и не раздался. Внизу по проселку проехала телега, колеса ее мягко тарахтели по пыли, слышно было, как фыркают лошади и кто-то кашляет.

Трудно объяснить, что привлекало юношу в этих ночных выстрелах. Когда они с Опекуном во время ящурного карантина перегоняли козу и прогремел выстрел, это произвело на него сильнейшее впечатление, и он долго потом раздумывал, кто же это мог стрелять ночью, в кого стреляли и действительно ли это был выстрел, потому что на другой день, да и позже так ничего и не выяснилось — ни кто стрелял, ни почему стреляли. Эти выстрелы оставались для Левшонка загадкой, он сидел, прислонившись к молельному камню, и ждал, что вот-вот раздастся выстрел. Но допоздна так никто и не выстрелил, мягкое тарахтенье колес и кашель давно затихли далеко в поле, вокруг все было глухо, словно юноша сидел на дне колодца, и, сколько бы ни напрягался, все равно не мог бы понять, ходит кто-нибудь наверху возле колодца или там никого нет. Может быть, там нет ни живой души, но, если вы сидите на дне колодца, вам все будет казаться, что наверху по земле кто-то ходит.

Левшонок спустился с холма и вместе с собакой прошел полями, сделав большой крюк, чтобы подойти к кладбищу. Над кладбищем нависла властная тишина, покойники друг с другом не разговаривали. Он медленно прошел мимо них, стараясь, чтоб трава под ногами не шуршала..

В середине кладбища росли кусты и высокие деревья, по краям темнели новые могилы, там не видно было ни кустика, ни деревца, точно в новых кварталах городка, новых, но неуютных, без деревьев и травы. Левшонок приходил по вечерам на кладбище не потому, что его туда тянуло, а потому что он знал: на этой дороге он никого не встретит. С некоторых пор он избегал людей, целыми днями сидел, запершись, в доме и выходил только по вечерам или рано утром.

Здесь следует сказать, что несколько дней подряд он пытался пить, начинал обычно под вечер, когда в комнату проникали косые лучи солнца и дневной свет терял прозрачность. Сливовая водка очень быстро возбуждала его воображение и давала выход подавляемым желаниям. Однажды он выпил довольно много и, когда деревня и Выселки замигали своими огоньками, вышел на улицу, прошел по мостку и очутился в Выселках. Его неудержимо манило одно светлое окошко, он зашел в чей-то огород, там росли высокие метелки сорго, они то и дело били его по лицу. Когда он подобрался к самому окошку, там внезапно показалось женское лицо, видно, и женщина в тот же миг увидала его, потому что ее лицо исказила страшная гримаса, женщина закричала. На лице ее Левшонок увидел ужас, еще больше ужаса было в ее крике. Он бросился по огороду прочь от дома, услышал, как открывается дверь, с порога что-то крикнул мужчина, заплакал ребенок, женщина призывала на помощь господа, вместо господа яростно вступилась за хозяев собака. Левшонок бежал огородами, перепрыгивая через плетни, очутился неожиданно перед несколькими цыганскими домами, остановился и услышал, как цыгане спрашивают друг друга, что случилось. Какой-то мужчина сказал: «Кажись, человека зарезали!», это успокоило спрашивающих, и они полегоньку разошлись по домам. Неподалеку от Левшонка стояла стреноженная лошадь, погруженная в глубокое раздумье. Он обогнул лошадь, спустился к реке, долго умывался там, перешел реку вброд и вернулся домой. В ту ночь он долго еще сидел над стопкой бумаги и что-то писал…

Женщина, что кричала в освещенном окне, была Димка. Как же ей было не испугаться, когда она, посмотрев в окно, увидела среди метелок сорго ярко освещенное человеческое лицо… Закончив писать, Левшонок сложил листки, сунул их в конверт и написал адрес. Это было письмо Димке.